Виновата тайна
Шрифт:
Потом набежали люди в белом, засуетились вокруг, переговариваясь труднопроизносимыми странными словами, утащили в такую же, как и сами, белую машину.
Больничная палата как-то совсем неожиданно возникла вокруг Было много людей. Одни задавали вопросы, Ленка чётко и вдумчиво отвечала. Во всяком случае, ей так казалось. Другие безмолвными белыми тенями маячили вокруг, втыкали в неё иголки, тащили металлические деревца на колёсиках, от которых тянулись прозрачные ветви-трубки.
Сквозь это белое вдруг прорвались два лица:
– Лена, – мать склонилась над ней. – Доченька, как ты себя чувствуешь?
– Мам, всё хорошо, – улыбнулась Ленка. – Меня всего лишь хотели убить.
Мать, окаменев лицом, медленно обернулась к классной.
– Мы разберёмся, Катя. Только не волнуйся, – очень убедительно сказала Русалка, стискивая ей руку, и с укором посмотрела на Ленку.
Но мать уже отвлеклась, с каким-то новым выражением лица, которое Ленка не смогла разгадать, рассматривала её.
– Тебя били? Только скажи мне честно.
– Что? Где? – Ленка ощупала лоб и наткнулась на громадную шишку. – А, не, это я о косяк приложилась.
Мать облегчённо выдохнула и осторожно погладила её по руке. Но тут прибежал суровый дядька в белом и всех выгнал. Потом зачем-то посветил Ленке в глаза фонариком, покачал головой и предписал строгий постельный режим.
Только Ленка расслабилась после нашествия визитёров и попыталась раствориться в уютной дремоте, как из-под кровати что-то начало выползать. Она затаила дыхание, на всякий случай пытаясь нащупать что-нибудь потяжелее, но скобу от кровати отодрать не удалось.
Это что-то, беззвучно скользнув по полу, выпрямилось и оформилось в Стёпу. Слегка помятого, но очень довольного собой.
– Добрый вечер, – галантно поздоровался он, кланяясь.
– Привет, – с подозрением уставилась на него Ленка, не совсем уверенная в его реальности.
Стёпа одёрнул пиджачок, пригладил волосы.
– Я не один. Могу ли я пригласить сюда друзей?
Ленка подумала, что если на пару-тройку галлюцинаций станет больше, то никакого вреда от этого не будет.
– Валяй.
Он подошёл к двери и высунулся наружу. Тут же в палату набились встревоженные бандерлоги.
– Мы случайно узнали, – к кровати подошла Оксана. – У Феди здесь мама работает, а он как раз к ней зашёл. Потом нам позвонил. Как ты себя чувствуешь?
Ленка незаметно пощупала её куртку. Вполне материальная. Значит, она слегка преувеличила степень сотрясения мозга.
– Нормально. А как Вересов, Сашка?
– Мы про них не знаем, – Оксана выразительно глянула на Федю.
Тот кинулся к дверям:
– Я щас!
И, пока он выяснял, мелкие вздыхали, компактно кучкуясь в центре палаты. Посматривали на Ленку. Молчали. Но в этом молчании ей чудилась отчуждённость.
– Всё в порядке, – влетел запыхавшийся Федя. – Андрея прооперировали. Жить будет. Сколова тоже в порядке.
– И хорошо, – бодро сказала Ленка. – Спасибо, что пришли. А теперь
Но бандерлоги изобразили мордочками полное неподчинение.
– Вообще-то мы сами по себе, – тихо сказала Маша. – Ты так решила.
Ленка принялась тщательно изучать потолок. Пересчитала лампы. Продекламировала про себя любимое четверостишие.
– Могу же я хоть иногда совершать глупости, – она хотела почесать макушку, но ткнулась в шишку и прослезилась от боли. – Мы все совершаем ошибки.
Детки уставились на неё, затаив дыхание, а в глазах явно наметилась горячая вера в чудо.
– Ты нас… – начала было Маша и умолкла.
– Да никогда! – сплеча рубанула Ленка, отметая даже намёк на прощение, чем вызвала лёгкую панику в дружных рядах. – Я тут подумала. Прошлое – это такая штука, оно как заноза, всё время колется, достаёт, где бы ты ни находился. И это навсегда. Понимаете?
– Мы пойдём, – тихо сказала Маша. – Тебе нужно отдохнуть.
– Стоять! – грозно рявкнула Ленка. Бандерлоги послушно заморозились. – Речь говорить буду, – она прокашлялась. – Как оказалось, я тоже, и с большим успехом, умею совершать непоправимые ошибки. И если вы ещё не передумали, то будем вытаскивать занозы вместе.
– Ура! – шёпотом закричали бандерлоги и пошли штурмом на Ленку, готовясь к обнимашкам.
Глава двадцать девятая. Уютная атмосфера
Ленка уныло взбодрила кулаком подушку. Из цепких лапок дядьки в белом вырваться не удалось. Её пылкая речь о том, что она уже хорошо себя чувствует, что будет трупиком лежать дома и не встанет с постели, профессора не впечатлила. Пообещал только, что продержит в больнице минимальное время из возможного.
Суровый дядька в белом именовался Сергеем Петровичем. Он был заведующим отделением и предпочитал громогласно отчитывать молоденьких врачей прямо перед больными в палате. Во время его разборок в больнице устанавливалась полная тишина. Распахивались двери в палатах. Особо любопытные выбирались в коридор, поближе к эпицентру разбора полётов. И внимали. Рокочущий, жизнерадостный голос слушался, как песня, и чрезвычайно способствовал выздоровлению.
Отчитываемые краснели, бледнели, что-то попискивали в ответ, но всё равно благоговели перед Сергеем Петровичем, ловя каждое замечание, как высшую истину. А медсёстры пчёлками вились вокруг него, тая от одного только взгляда, и страстно боготворили. Любое напутствие, сказанное им, воплощалось в жизнь с молниеносной быстротой и горячим энтузиазмом.
Все эти восторги Ленка разделяла, признавая авторитет профессора, только всё равно считала себя совершенно здоровой и очень хотела вырваться из этой уютной больничной атмосферы. Даже одноместная палата, явно доставшаяся ей не без вмешательства матери, совершенно не радовала привилегированным одиночеством.