Висельник и Колесница
Шрифт:
– Граф Толстой. Имею честь быть авангардом русской армии и объявляю замок захваченным.
Маски рассерженно зашипели, но граф властным движением руки заставил их умолкнуть и закончил:
– Сдаваться не предлагаю, ибо это скучно, господа. Но взамен обещаю зажигательный huc-illuc[189], на который вы у меня ещё с Москвы напрашивались. – тотчас подаренная Крыжановским сабля с хрустом разрубила плечо ближайшему эзотерику, и нечистая кровь брызнула на размалёванную синим грудь Американца.
Оставшиеся в живых яростно
Максим спустился с лестницы и оценил расстояние до дерущихся – саженей сто, не меньше: пуля долетит быстрее. Он стал в классическую позу стрелка: корпус развёрнут вполоборота, правая нога впереди, левая рука заложена за спину, правая, с пистолетом – параллельно полу; прицелился и выстрелил. Увы, не попал. Уж больно вёртко скакала алая мишень со шпагой, пытаясь ужалить графа. Все обернулись на выстрел, Американец приветливо помахал Максиму рукой и вновь продолжил бой.
Досадный промах Крыжановский компенсировал себе тем, что с удовольствием проорал боевой клич финляндских гвардейцев, после чего помчался на помощь другу. Навстречу ему, пошатываясь, поднялся улан, раненый в драке с эзотериками, и выставил перед собой саблю.
«Понятно, третья враждебная сила, как всегда, объединяет былых недругов», – равнодушно подумал Максим и, что было сил, пнул раненого солдата, чтоб не путался под ногами. Тот отлетел в сторону и остался лежать – видимо, решил более не испытывать судьбу.
Фёдор исполнял замысловатый танец, имеющий целью удержать противников на одной линии и заставить мешать друг другу. Когда же это не удавалось, граф отскакивал и укрывался за ближайшей из статуй. Смутные тени дерущихся метались по мозаичному полу, иногда приникая к колоннам и каменным идолам, иногда вспрыгивая на стены.
Приблизившись, Крыжановский постучал по полу саблей, таким образом привлекая к себе внимание. К нему устремился эзотерик. Максим подался в сторону, пропуская мимо себя прямой выпад шпаги, и, крутнувшись на каблуке, рубанул с плеча. Голова в маске покатилась по полу, оставляя кровавые следы, а тело рухнуло и застыло неподвижно.
Оставшийся противник не имел шансов: догадливый Американец отрезал ему путь к проёму, ведущему под землю, а, чтобы покинуть зал через основной вход, предстояло пройти мимо Максима, который, стоя в непринуждённой позе, весьма «дружелюбно» поигрывал бликующим клинком.
Прислонившись спиной к одному из вавилонских кумиров, от чего тот, не будучи прикреплённым к постаменту, зашатался, Толстой изрёк:
– На любимой вами латыни эта ситуация называется – anus, а по-русски…
Договорить он не успел – противник выкинул свой козырь: послышались металлические щелчки и прежде, чем кто-либо из компаньонов понял, что это заводится старинный колесцовый замок, шпага эзотерика выстрелила.
Рванувшемуся навстречу Фёдору будто кто-то накинул сзади петлю на шею – голову резко откинуло, ноги взвились в воздух, и граф, как подкошенный, повалился на пол.
Страшный звук падения заставил Максима горестно
Тот, однако, принял смерть не от руки Крыжановского: вначале на алую мантию пала тяжёлая чёрная тень, а затем и сам каменный истукан. Кости хрустнули, и человек умер тараканьей смертью.
Лицо Американца заливала кровь. Он стоял на четвереньках, слепо шарил по полу руками и, жутко хрипя, силился что-то сказать.
Максим упал на колени, в волнении приобнял друга и приблизил ухо к его губам.
– Помоги мне…х, – прошептал Толстой. – Помоги…х…с-сыскать…
– Не умирай, Фёдор! – взмолился Максим.
Американец сильно закашлялся, а затем отчётливо произнёс:
– Святой Спиридон спас…х…второй раз уже…, не собираюсь я помирать…, и перестань лапать – я ведь не баба!
Поражённый Максим отстранился, а Американец поднялся на ноги, несколько раз сглотнул и пояснил:
– Цепочкой от иконки за статую зацепился,…х…, горло чуть не порвало…, а пуля по черепу скользнула,…чёрт, голова раскалывается! – способность говорить постепенно возвращалась к Фёдору, сипя и отхаркиваясь, он снова продолжил шарить по полу.
– Иконка Спиридона Тримифунтского – небесного покровителя рода Толстых! Не поверишь, на острове Калошей[190] во сне привиделся мне сей Старец и остановил на краю пропасти. На следующий день я действительно чуть не свалился с обрыва, в последний момент поосторожничал…, а так всё – не стоял бы перед тобой чёрт цыганский. Была и другая пропасть, в которую чуть не шагнул. Калоши, прознав из этих татуировок о моём королевском достоинстве, на полном серьёзе предложили сделаться их вождём. И я ведь, грешным делом, чуть не согласился… Кабы не сон, принял бы язычество…, а так сладкой жизни вождя предпочёл тяжкий путь на родину через Камчатку и Сибирь без гроша за душой…
И вот сейчас – снова! Кабы не зацепился…, да где же она, наконец?!
Максим первым увидал реликвию Фёдора, поднял и подал ему со словами:
– Представь, Теодорус, святой, коего ты полагаешь покровителем своего рода, также является и моим покровителем.
– Как так?
– Святитель Спиридон – официальный покровитель Финляндского полка, следовательно, и мой, поелику полковой праздник – двенадцатое декабря – приходится на день памяти Спиридона Тримифунтского. В этот же день родился и наш Государь Александр Павлович.
– Вот уж не думал…, весьма занятное совпадение, – граф сглотнул и поморщился, видимо, гортани его действительно досталось изрядно.
– А, знаешь ли, чем более всего прославился Святитель Спиридон? – продолжил Максим.
– Страждущим помогал, одной матери – дитя воскресил, – неуверенно ответил Американец.
– Нет в православии более ревностного ниспровергателя языческих идолищ! – победным тоном закончил просвещать компаньона Максим.
– Врёшь! – изумился Толстой.
– Истинная правда! – пожал плечами Крыжановский.