Витязь в кошачьей шкуре
Шрифт:
Серый только уши к голове прижимал — то ли чувствуя себя виноватым, то ли оттого, что женский крик не стихал, наоборот, набирал красоты и громкости. Этой деве точно в опере выступать…
Василий повернул голову. Следов крови на орущей точно не было. Красивая девка сидела на гряде, раздавив морковку Севериныча крепким тылом и, вытянув ноги в лаптях на тропинку, заливисто орала.
Слух Василия страдал. Баюн подскочил к ней и могучей лапой, не выпуская когтей, шлепнул по румяной щеке.
Деваха на секунду заткнулась, подкрутила выпавшую
— Спасите! Помогите! Убивают!
Волк, не выдержав накала вокала незнакомой барышни, гремя и звякая, отбежал на всю длину цепи и дергался там, зажимая уши лапой. У него в глазах стояли огромные слезы. И тогда Василий начал тихонько петь.
Когда набежали Луша с Северинычем, проблема была купирована. Полупридушеный цепью серый громко храпел, дергая хвостом и лапами во сне. Девица, истерически всхлипывая, клевала носом.
Первым делом Луша кинулась спасать волка. А староста самоуправы осмотрел на предмет повреждений и растормошил визгунью в лаптях.
— Спокойствие только спокойствие, барышня. Никто вас не обидел?
— Да как же не обидел? — вороная красавица ткнула попеременно в волка, а после в Василия. — Напужали до смерти!
— Я ее облизать хотел, — почудилось Василию. Он посмотрел на волка. В ушах все еще гудело. Померещилось, видимо.
— Давайте встанем вот и пойдем, — Севериныч подмигнул Луше, чтобы подняла посетительницу под локоток. Сам он был мелковат для этого. — Потихонечку, полегонечку, хряпнем в конторе кваску…
Тут бы лучше валерьянки, подумал Василий. Вспомнил, во что его превратила валерьянка на подворье бабы Яги, и решил больше никогда не пить.
Барышню отряхнули — Севериныч только зубами скрипел, видя, что сделалось с его морковью, и задержался навести на гряде хоть относительный порядок, — завели в контору и там поставили ей квас и простоквашу на выбор.
Василий аккуратно, чтобы не вызвать новой истерики, проник в помещение через окно и спрятался под столом. Оттуда ему все было прекрасно слышно и даже кое-что видно.
Гостья перебирала лаптями и охала. Громко потирала локти и колени. Поправляла на голове обильно расшитый обруч, надетый поверх платка.
Вышивки на ней, как заметил Василий, было с избытком. Маки, васильки, рябина по белому льну. Правый рукав был расшит гуще левого.
— С Выселок я, — сказала крикунья Северинычу, забравшемуся на свой подушечный трон, — совершенно нормальным на этот раз голосом. Только остатки слез добавляли легкой хрипотцы. — За помощью.
— А что там?
— Там — ничего. У меня — чего! — она всхлипнула и отерла глаза крученой прядью. — Каженну ночь мне снится и плачет все, мол, отдай сапоги!
Севериныч, подавляя женские рыдания на корню, живо достал из папки свежий листок бумаги костяного колера, открыл чернильницу
Девица, забыв про плакать, глядела на него, как ребенок на фокусника в цирке или продавца с конфетой.
— Давайте с начала, — сказал он строго, настраивая барышню на рабочий лад. — Итак, вы с Выселок. А как вас звать?
— Галя! А вы что же, все записывать станете? Так меня муж убьет!
— Не убьет, — староста самоуправы вскарабкался на стол, дотянулся и похлопал Галю по плечу. — Все конфиденциальное. Что вы скажете, не выйдет за порог этого кабинета.
— Чиво?
Василий заржал, старательно укрывая морду лапами, чтобы не нашли и не выставили.
Севериныч свесил ноги со стола:
— Между нами останется. Лукерья Авдеевна, окна прикройте!
Дождался, пока Луша выполнит приказ, и наклонился к тетехе Гале:
— Рассказывайте ваш сон.
Она поломалась еще минутку, поправила на груди сорочку, зарделась и начала:
— Есть у нас сосед, Дормидонт…э-э… Максимович. Вернее, был…
Из рассказа следовало, что были у этой Гали с Дормидонтом интимные отношения. А когда он помер, то стал приходить к ней во сне. И требовать сапоги.
При чем тут сапоги, кажись, понимали все, кроме Василия. За отношения Галю не срамили. Севериныч вернулся на место и строчил протокол. Галя сопела и плакалась Луше в грудь, что все это надо как-то решать. Что изведет ее зловредный призрак, застрявший у Калинова моста по дороге в Навь. Все таскается и таскается, хоть бы раз к законной жене заявился. А к сапогам его Галя не имеет отношения. Сама видела, как Анька сапоги ему на ноги натянула. А лучше б на уши или поганый язык. И знала бы она, Галя, что так будет — так вообще бы с ним не связалась. Мужик, называется. Свернул спьяну в болото — и помер…
Луша с Северинычем переглянулись:
— Было такое дело. Извлекли из болота. Следов насильственной смерти не обнаружено!
— С тещей сильно поругались накануне.
— Да они вообще с этой тещей, как кот с собакой! — Галя сползла со стула и едва не бухнулась на колени — Луша успела удержать. — Помогите мне с этим, а? Совсем же мочи нет! Не высыпаюсь неделю! Верните Дормидонту сапоги!
Глава 12
Призрачная фигура совкалась туда-сюда и колебалась на ветру. Василий точно знал, что раньше ее тут не было.
Фыркнув, баюн сощурился, чтобы лучше видеть. Был это мужик в заплатанных штанах и широкой, как распашонка, косоворотке, раскрашенной мелкими розочками. Косоворотке — потому что короткая планка ворота с тремя пуговичками была сдвинута влево. Собственно, косуха почти что однокоренное.
Борода у мужика была небрита, волосенки распатланы, глаза дикие. И босой. Василий мог разглядеть каждый черный от земли корявый палец с ороговевшими ногтями. И руки были такие же, рабочие, без маникюра. Тракторист какой-нибудь. Вот только насквозь прозрачный.