Витязь в кошачьей шкуре
Шрифт:
Кулак Василия врезался Кощею в нос, отправляя того в беспамятство. Василий успел подхватить Лушу до того, как она упадет. Опустил в траву:
— Луша, Лушенька, больно?
Содрал рубашку, стал рвать на бинты, не представляя, что делать.
Глаза девушки закрылись, она лежала неподвижно, окостенев, словно превратилась в камень или кусок льда.
Тут на Василия сзади обрушились плеть и пинок в поясницу. Он упал, перекатившись на спину. Тело отнялось, но глаза — нет. И он видел ползущую в небе золотую луну. И кривую рожу Кощея
— Холоп. Тварь блохастая, — коротко ронял Кощей. — С кем тягаться вздумал!
Он пинал беспомощного Василия в живот и между ногами, бил мягкой подошвой сапога по ребрам и в подбородок. Больно не было, просто мир затягивался алым.
Но страшнее всего было, когда злыдень бросил Лушу поперек седла и взлетел на конь. И тот поскакал в туман, отбрасывая копытами клочья травы и земляные комья. А Василий — остался.
Паралич понемногу проходил, сменяясь болью. При любой попытке двинуться она бралась за Василия всерьез.
Его вырвало под куст. Цветные круги плавали перед глазами. Дышать было тяжело из-за помятых ребер. По телу наливались синяки.
Но надо было бежать за помощью. Василий попытался встать, держась за ракитовые ветки. И разглядел болт под ногами с черным от крови острием.
Похоже, тот выпал, когда Кощей бросал Лушу на конь. Болт был странный. Похожий на короткое, толстое веретено. И там, где крови не было, словно обмотанный белесыми рваными нитками. Или паутиной.
Василий коснулся нитки прутиком, не решаясь трогать руками. Та зазвенела. Нитки, обмотавшие болт, оказались колыбельной. Баюн не представлял, что его песни можно обработать так, навесив на стрелу или другой предмет. Мерзость!
Первым порывом было отбросить болт, как ядовитое насекомое, раздавить. Но он сдержался. Надо показать Северинычу. Доможил больше щарит в магии. Он пояснит, как это действует, поможет спасти Лушу!
Только это помогало Василию держаться, помогало идти.
Дорога назад заняла вдвое больше времени. Приходилось часто останавливаться, отдыхать. Если бы он хотя бы присел, то не смог бы подняться. Но почти расходился под конец. А потом и побежал.
Самоуправа горела. К ней со всех сторон сбегались люди. Кричали, гремели ведрами. Выстраивались цепочкой, заливая огонь. Вдалеке звенела колоколом пожарная машина.
— Что… здесь… — спросил Василий, становясь в общую цепь и передавая дальше отекающей водой ведро. Огонь зашипел, сныкиваясь под подоконник. Но корма для него было много — все бумаги самоуправы, вещдоки и детективные дела.
— Севериныч жив?
— Жив, — отозвались. — Только дыму наглотался. Под вишней лежит, — вместе с очередным ведром передали весть.
Василий пошатываясь отправил воду дальше. Трава была взрытой. Земля раскисла и покачивалась под ногами.
— И волка спасли. Волк там же, — добавили коротко и доброжелательно.
Оттеснив толпу, пожарные от бочки разматывали рукав. Ведра выливались
— А чего загорелось? — флегматичный мужик облизал цигарку, но так и не закурил. — Так то ли змей пролетел, то ли красного петуха подкинули.
— Ага, счас! Видно, Лушка вьюшку закрыла не вовремя, — вмешалась незнакомая тетка, обмотанная светлым платком до шеи. — Вечно в работе вся… Вот и полыхнуло!
— Не бреши!
Баба фыркнула.
— А гуторят, при доможилах пожаров не быват… — старуха-соседка шуганула малолеток, что пытались подобраться к огню. Шумно вздохнула: — Ой бяда-бяда. На войну с Кощеем, попомните мое слово!
К рассвету пожар унялся. Тлела обугленная самоуправа, по краю неба тлел слабенький, в серых тучах, рассвет. Тучи были похожи на кошачьи хвосты. А Василий опять утратил человеческий облик. Но больше беспокоился за Севериныча. Тот лежал весь подкопченный, как и его контора. Часть волос и роскошная борода обгорели, а руки и ноги были обмотаны растрепанными, не слишком чистыми бинтами из тряпок.
Но когда доможил открыл глаза, то был собран и слегка ехиден, как обычно. Выслушал отчет Василия. Свистнул волку. Тот очнулся и офигело озирался по сторонам, тихонько подвывая и попутно осознавая масштаб трагедии. Хотя и будка, и цепь с проволокой уцелели.
— За Лушей отправитесь в Навь, — приказал Севериныч твердо. — Я без души, как всякий домовой, мне туда ходу нет. Буду дом родной восстанавливать. А вы — спасайте ценного сотрудника.
Отвел их подальше от людей:
— Не спасете — я вам лично хвосты откручу, — и грозно взмахнул перебинтованными руками. Поскреб щеку. Морщась, огладил остатки бороды.
— В общем, начнете поход с Василисы.
— Но она ж…
— Она мой агент на боевом задании.
Севериныч ухмыльнулся.
— Добровольно шпионить за Кощеем пошла. Ну и… — помялся он. — Ради его библиотеки. Премудрая ж… Ты, — посмотрел домовой на волка, — босым через Калинов мост не беги. Дормидонт там под кустом две пары сапог оставил. Влезешь как-нибудь, растоптанные оне.
Видно было, что сотрудников Северинычу отпускать тяжело, душа не на месте, раны опять же, болят. Но старик хорохорился и бодрился.
— А ты, — он поглядел на Василия, — или на нем вон верхом, или по перилам перейдешь. Найдете Василису — кланяйтесь ей от меня. А, слово заветное… «Тетеха, недотепа, где годовой отчет?!» А она отзыв: «Входящие проверь!»
Севериныч закряхтел:
— Тьфу, не запомните!
И призвал перо с чернильницей и бумагу.
Пока перо записывало пароль, люди добрые снаряжали путешественников в дорогу. Несли еду, питье и теплые вещи. Часть Севериныч отодвигал, оставляя для бедных. Часть складывал в узел. Навьючил волка и в пояс поклонился мохнатым: