Витязь. Владимир Храбрый
Шрифт:
Конных было много, потому что Мамай приказал как можно больше лошадей брать с Кавказа. У некоторых всадников виднелись на груди ряды медных и железных пластин. На спине пластины не полагались: воин должен защищать свою грудь, только трусы прикрывают спину, убегая от врага…
Далее шли пешцы в панцирях и простых кольчугах с короткими копьями и круглыми щитами в левой руке. На правом боку у каждого была приторочена кожаная или холщовая сумка, в которой хранились медная миска для еды, ложка, несколько иголок с клубком ниток, кожаные лоскутья, кремень и трут. Всю эту экипировку велел взять Батыр. Перед походом он разбил войско на
На военном совете битакчи объявил о соблюдении железной дисциплины и о суровом наказании тех, кто нарушит её. Законы были установлены еще Потрясателем Вселенной.
На берегу Итиля Батыр велел войску остановиться и снова собрал военный совет. Битакчи был краток:
– Не исполнивший приказ да увидит смерть. Замедливший переправу будет смещен на самую низкую должность, а его место займет более расторопный.
Воины уже надували кожаные мешки - бурдюки, крепили себе на шею и спину доспехи и одежду, надевали вместо уздечки оброть с длинным ремнем - чембуром, держась за который руками и лежа на бурдюке они будут вместе с лошадьми переплывать реку. Чтобы вода не попала в уши коням, им повязывали через шею и лоб кожаные наушники.
Переправа началась. На удивление Батыра, она прошла удачно. Он даже не мог предположить, что кавказцы так ловко преодолеют широкую реку, - видно, сказались частые тренировки на опасных горных потоках. Правда, утонул один сотник из черкесов, у которого развязался узел на надувном мешке; воздух вышел, и сотник, не умевший плавать, пошел ко дну.
Когда об этом доложили Батыру, тот криво усмехнулся и сказал:
– Так ему, растяпе, и надо. Поставьте сотником командира лучшей десятки, отличившейся при переправе.
На левом берегу Итиля был назначен привал. Костровые зажгли большие огни и начали устанавливать на железных треногах огромные котлы. Внезапно по стану проследовали несколько дозорных. На полном скаку они осадили лошадей и что-то сказали начальнику охраны. Тот сразу же поспешил в белую юрту с длинным наконечником, на котором развевался косматый зеленый вымпел. Это была походная юрта Батыра-битакчи.
– Мой господин, дозорными обнаружено несколько десятков человек, скачущих нам навстречу. Они сопровождают какую-то знатную женщину, - поклонился Батыру начальник охранения.
– Кто она?
– Неизвестно, господин… Я приказал своим людям глядеть зорче орла.
– Хорошо… Подождем здесь и все узнаем. Я дуг маю, что эта женщина со своим отрядом не разгромит наш лагерь?
– улыбнулся Батыр.
Начальник дозорного охранения снова поклонился и вышел из белой юрты.
Батыр вдруг почувствовал, как гулко застучало сердце: «Фатима… Не иначе она. Пусть простит меня Аллах за самонадеянность, но это она, дорогая, любимая жена, принесшая счастье…»
Да, это была Фатима. Она увидела белую юрту посреди степи, и сердце её встрепенулось: «Батыр, мой желанный…» Фатима резким рывком поводьев осадила стремительный бег жеребца возле вышедшего из юрты человека, легко соскочила с седла и упала к нему в объятия. Батыр прижал её голову к своей груди, потом легко приподнял женщину и внес в свою юрту.
В этот день до самого захода солнца они не появлялись. Тургауды с улыбкой взирали
Фатиме было что рассказать Батыру. Особенно поразила битакчи неожиданная любовь великого к русской девушке и последующая скорбь его на Мау-кургане.
В честь своего повелителя Батыр приказал насыпать за две ночи и один день холм. Носили землю воины в шлемах с берега Итиля, и, когда холм был готов, у реки образовалась излучина.
Приказав воздвигнуть холм, Батыр преследовал не только одну цель - угодить «царю правосудному», поблагодарив за дарованную жене жизнь. Он хотел показать, как велико воинство, приведенное им с Кавказа.
Вестники тотчас доложили Мамаю о холме, насыпанном в его честь. Повелитель довольно улыбнулся в присутствии Дарнабы и еще четырех мурз: постельничего Ташмана, толмача Урая, знавшего русский, итальянский и литовский языки, конюшего Агиша и ключника Сюидюка. Видя радость повелителя, они ответили громким восклицанием:
– Ур-р-аг-х!
Мамай обратился к постельничему:
– Ташман, собирай курултай тринадцати мурз - будем решать важный вопрос…
– Будет исполнено, великий.
…Курултай поддержал решение Мамая идти на Русь.
На восходе солнца к лагерю Батыра прискакали тридцать воинов из конной гвардии Мамая, с развевающимися зелеными хвостатыми знаменами, в сверкающих шлемах, на отборных конях мышиного цвета.
Они поздравили битакчи от имени повелителя с возвращением с далекого Кавказа и передали благодарность Мамая за воздвигнутый в его честь холм. Принимая поздравления и благодарность, Батыр уловил в глазах начальника отряда конной гвардии ненависть, вызванную завистью. «Волк!
– пронеслось в голове битакчи.
– Вот такие волки и погубили несчастную девочку Акку и чуть не навлекли смерть на мою Фатиму», - но он улыбнулся начальнику и крепко, почти по-братски обнял его.
Когда тронулись в путь, Батыр оглянулся на холм. Укрытый сверху дерном, холм косматился ковыльной травой и походил издали на отрубленную голову, стоящую на земле, с глубоко нахлобученным на неё мал ахаем…
Глава 6. ПОГОНЯ
Карп Олексин, получив грамоту от великого московского князя к князю рязанскому, зашил её в поясной кушак, обернувшись им несколько раз, поверх надел кафтан, поклонился ранним утром при выезде из Фроловских ворот Дмитрию Солунскому на иконе и тронул легонько каблуками своего саврасого.
Конь вынес Карпа к яблоневым садам на Глинищах, а оттуда - к церкви Алексия-митрополита, которую по велению князей Дмитрия Ивановича и его брата Серпуховского назло новому митрополиту Киприану стали строить из белого камня…
Еще при жизни митрополита Алексия князья да и сам он, чувствуя приближение смерти, начали подыскивать будущего владыку. Предложили стать митрополитом игумену лавры Сергию Радонежскому, но тот твердо сказал: «Нет!» Поначалу князья и святитель Алексий были огорчены отказом, но, представив старца из Маковца с его загорелым обветренным лицом, ладонями в мозолях от лопаты и топора, в ослепительно-белых ризах, окруженного сонмом подобострастных священников, согласились с его решением.