Вивараульчеги
Шрифт:
И она снова крутанула фидельское ухо, очень сильно и очень больно.
При звуках ее мелодичного голоса что-то размером с тощего койота с шумом ломанулось сквозь кусты, но застряло в колючках и жалобно завыло.
– А вот и командир Второго фронта имени Франка Паиса, команданте Раульчег, - безошибочно определила Вильма. – Тоже подался в расхитители социалистической собственности. Не иначе, по сковороднику соскучился.
– Больно мне нужен ваш дурацкий склад!
– неубедительно пропищали из кустов.
– Я, может, просто так гуляю, воздухом дышу...
Но
– Ухо-то отпусти, - пробубнел Фидельчег, - оторвешь еще, как я потом на пропагандистские плакаты фотографироваться буду?
– Левым профилем, - посоветовала безжалостная Вильма, и, ухватив обоих братьев Кастро за уши - Фидельчега за правое, а Раульчега за левое, - прочла им долгую и нудную лекцию о том, что воровать нехорошо.
Фидельчег лекцию не слушал. Он злобно сопел и думал, что ладно-ладно, дорогая Вильма, вот кончится герилья, я тебе все припомню.
И Раульчег тоже не слушал. Он смотрел на Вильму и думал, что она очень красивая, особенно без сковородника.
А Вильма ничего не думала, потому что разозлилась. Нет, правда, безобразие какое - тушенку казенную по ночам таскать!
– И так будет с каждым, кто покусится на социалистическую собственность!
– торжественно закончила она, развернула братьев Кастро к лесу передом, а к складу задом, и придала им центростремительное ускорение увесистым пинком.
Ощупывая пострадавшие уши, Фидельчег и Раульчег ретировались в заросли манго и задумались о смысле жизни.
В случае Фидельчега это была тушенка, потому что от физических упражнений на свежем воздухе аппетит у него разыгрался с новой силой. А в случае Раульчега это была Вильма, потому что последнее время он всегда о ней думал, и даже за едой, и даже вместо компота.
В конечном итоге, они все-таки заснули - Раульчег на правом боку, а Фидельчег на левом, потому что уши у них болели немилосердно. А утром уши еще и распухли и покраснели, так что их пришлось стыдливо прикрывать головными уборами. С этого дня в партизанской армии и началась повальная мода носить береты набекрень.
Фидельчег очень надеялся, что после ночного инцидента Вильма изменит свои взгляды на продпаёк. Он даже периодически посматривал на нее своим фирменным вглядом "обнять и плакать", благодаря которому в свое время получил руководящее место в студсовете Гаванского университета. Но Вильма в плане отзывчивости больше напоминала силикатный кирпич, потому что на обед Фидельчег получил все ту же порцию бататов и банку тушенки на двоих, причем половину этой банки превентивно уничтожил Раульчег.
– Не, ну я так не играю.
– обиделся Фидельчег.
– Это, извините, голодомор какой-то. Это геноцид отдельно взятого меня!
Он демонстративно отодвинул миску с бататами и ушел жаловаться советской разведке на подрывную работу гражданки Эспин в партизанском тылу.
Советская разведка сидела в кустах и уплетала
– Макарошек хотите?
– любезно предложила советская разведка, и Фидельчег сказал, что да, пожалуйста, и можно с хлебом.
Потом, чавкая макаронами, он поведал разведке душераздирающую историю о вильминой продразверстке. И даже ухо опухшее продемонстрировал, в качестве доказательства.
Выслушав донесение до конца, советская разведка плюхнулась на спину и долго дрыгала в воздухе нечищенными кирзачами.
– Ойнимагу, - стонала разведка, - ой, мамамояженщина, нужно немедленно сообщить об этом в Центр!
А Центр сказал, что не надо, он и так все слышал, и предложил наградить гражданку Эспин медалью "За боевые заслуги". А товарищу Кастро влепить строгача по партийной линии, а то развел в тылах махновщину, перед соцлагерем стыдно.
– А у нас такой медали нет, - мстительно сказал Фидельчег.
– У нас вообще медалев нет. Не наштамповали еще.
– Ну, наградите чем есть, - пожали плечами в Центре, - чем-нибудь полезным в быту наградите. Штанами там красными или отрезом на пальто...
– Наградим-наградим, - злорадствовал Фидельчег, в голове у него после макарошек уже созрел коварный план.
– На всю жизнь наградим, уж не сомневайтесь...
– и помчался обратно в лагерь, воплощать задуманное в жизнь.
По лагерю разливалась послеобеденная истома. Лохматые партизаны во главе с Чегеварой лениво доедали фидельскую порцию бататов. Неподалеку от них Фидельчег заметил Раульчега. Раульчег вдохновенно облизывал банку из-под тушенки, которую, ввиду отсутствия Фидельчега, благополучно оприходовал в одно рыло. А под пальмой у продовольственного склада сидела Вильма и проставляла на ящики с продовольствием инвентарные номера.
С огромным садистским удовольствием Фидельчег ухватил Раульчега за распухшее ухо и, широко улыбаясь, поволок его за собой.
– Чо я такого сделал-то?
– вопил Раульчег.
– Это ваще была моя тушенка, взаимозачетом за прошлый раз!
Услыхав его истошные вопли, Вильма оторвалась от продведомости и подняла на Фидельчега свои огромные прекрасные глаза.
– Дорогая товарищ Эспин, - не выпуская раульского уха, торжественно провозгласил Фидельчег, - за образцовую охрану продовольственного склада и эффективную организацию снабжения в тылу командование Повстанческой армии решило наградить вас Раульчегом! За все, как говорится, хорошее, не обляпайтесь, да.
Он надеялся, что Вильма обидится и потребует заменить Раульчега на красные штаны, и вот тогда-то с ней можно будет поторговаться. Но Вильма совершенно спокойно сказала, что вот спасибо, служу кубинскому народу, и не будет ли Фидельчег столь любезен отпустить раульское ухо, потому что теперь это ухо в некотором роде ее, вильмина, собственность.
Потом она усадила Раульчега на соседний ящик, погладила по голове и приложила к пострадавшему уху холодный компресс (в виде банки тушенки, разумеется).