Вивараульчеги
Шрифт:
– Товарищ Терешкова!
– мужественно говорил Фидельчег, сжимая трубку, как пролетариат - горло мировой буржуазии.
– Валентина этосамое... как вас там... Владимировна! Вы определитесь, в конце концов, вы женщина или космонавт?
– Товарищ Кастро!
– отвечали на том конце провода, это был диспетчер таксопарка.
– Вы там тоже определитесь уже наконец, куда едем-то?
– А куда едем?
– заволновался Фидельчег, поправляя воображаемые микрофоны.
– Куда мы вообще катимся от светлых идеалов марксизма?
–
– агитировал космонавт Попович, ёжась под неработающим душем, потому что воду, как это часто случается зимой, опять отключили. И они уже победили пьянство чуть менее, чем полностью, но тут подъехало такси, и Фидельчег ушел склонять водителя примкнуть к освободительному движению в странах третьего мира.
Поэтому Терешковой снова звонил Попович.
– Сокол, Сокол, я Звезда!
– икая, докладывал Попович.
– Видимость ноль, идем по приборам, привет лунатикам!
– Звезда ты, Паша, с ушами.
– горько констатировала Валентина Владимировна и пошла заступать на вахту у подъезда.
Каково же было ее удивление, когда из прибывшего такси бодро выпрыгнул трезвый и, как следствие, злой Раульчег.
– Вот, пжалста.
– саркастически прокомментировал он, выгружая из салона что-то большое и тяжелое и закутанное, вдобавок, в поповичеву шинель.
– Символ кубинской революции, одна штука, состояние кошмарное! Получите и распишитесь.
А Фидельчег, это был он, сказал, что ни фига не кошмарное. Потом он стряхнул Раульчега в снег и относительно твердым шагом проследовал к товарищу Терешковой.
– Меня так в ванной заперли, злыдни, а сами!
– взахлеб ябедничал Раульчег, прыгая на снегу, чтоб согреться.
Но Фидельчег эти инсинуации проигнорировал. Он посмотрел на товарища Терешкову и сказал, что она очень красивая, из чего Валентина Владимировна сумрачно заключила, что литром дело не обошлось.
А Фидельчег сказал, что причем тут литр. Что он к товарищу Терешковой со всей душой. С самыми серьезными намерениями! Что он жить без нее не может, ёлки-пальмы! Почти как без Хосе Марти, ну, в хорошем смысле, конечно.
Но товарищ Терешкова, на то она и космонавт, немедленно пересчитала всё вышесказанное в градусы и ужаснулась. И погнала всех домой, простудятся еще, алкоголики.
Утром, пока Фидельчег храпел в гостиной, она собрала Раульчега в академию и отнесла Поповичу шинель.
Космонавт Попович сидел на кухне и, охая, похмелялся лимонадом "Колокольчик".
– Еще раз этого твоего ушастого здесь увижу - ухи откручу!
– морщась, просипел он.
– Он мне, гад, весь кафель в ванной исцарапал!
– Фидельчег?
– не поверила Валентина Владимировна.
– Какой, к келдышу, Фидельчег!
– хватаясь за голову, стонал космонавт Попович.
– Этот... как его... ну, мелкий такой...
– и попытался мимически изобразить Раульчега,
А Валентина Владимировна сказала, что так ему и надо. И поехала домой, где проснувшийся Фидельчег, судя по звукам, устраивал в ванной генеральную репетицию Трафальгарской битвы.
Товарищ Терешкова послушала немного шумную фидельскую возню, тонко чему-то улыбнулась и пошла варить кофе к завтраку.
Но это уже совсем другая история.
18. Вивараульчег политический,
по случаю разгона кубинского Совета Министров --
для девочки Лизы, которая, собсно, и вдохновляет меня на все эти безобразия :)
Как и всякий начинающий функционер, Раульчег любил две вещи: пироги с ананасами и кубинский народ.
Пироги отвечали Раульчегу взаимностью. А народ, хоть его никто и не спрашивал, Раульчега не любил. Или нет, это пироги никто не спрашивал, а народ, по результатам соцопросов, до сих пор считал, что страной руководит Фидельчег, и, едва завидев Раульчега в телевизоре, тут же переключался на бейсбол.
Но больше всех Раульчега не любил министр иностранных дел Фелипе Перес Роке. Этот кубический Филиппок достался Раульчегу в наследство от старшего брата и занимался тем, что транжирил государственные деньги на орды заграничных нахлебников, периодически отравляя начальству жизнь уничижительными сравнениями.
„Чо, опять делегация из Туево-Кукуево? Вот когда мы с Фидельчегом принимали Папу Римского…”
„Уууу, снова в эту социалистическую Замухляндию… Вот когда мы с Фидельчегом выступали в ООН…” - и так изо дня в день, всячески подчеркивая при посторонних, что Раульчег – тупиковая ветвь эволюции позвоночных вообще и семейства Кастро в частности.
– За жабры тебя, белобилетника, да в Байямо кирзу топтать. – бухтел Раульчег, ненавидевший Филиппка той специфической ненавистью, которую кадровые военные испытывают к политработникам. – Наприглашает дармоедов, а я их развлекай!
Дело в том, что весь последний месяц Фелипе Перес Роке только и делал, что зазывал на Кубу иностранные делегации. Зазывал он их на Фидельчега, а показывал Раульчега, который в таких случаях чувствовал себя очень неловко и старался побыстрее подписать с понаехавшими президентами какой-нибудь ни к чему не обязывающий договор.
Последней соломинкой стал визит президента Гондураса, который, едва ступив на кубинскую землю, сразу завопил, что как же так, товарищи, обещали Фидельчега, а тут снова этот шпингалет.
Раульчег был воспитанный и президенту Гондураса ничего не сказал, только на ногу наступил больно-пребольно, а вот Переса Роке отволок за ближайший ангар и долго, привстав на цыпочки, махал у него перед носом хилым кулачком.
– Уволю! – завывал Раульчег. – По миру пущу! Пионервожатым, по первой специальности!