Виват, гардемарины!
Шрифт:
Внизу была кухня: пылал огонь в печи, на плите булькал суп в большой кастрюле, на необъятной сковороде жарилось мясо.
У стены, задрав голову вверх, стояли двое мужчин в подштанниках, голые по пояс и в поварских колпаках. В руках у них были большие жерди. Увидев незнакомцев, один из поваров тут же бросился на них.
Саша без труда перехватил жердь и прижал ею повара к стене.
Потревоженная шумом, из-за занавески вышла полураздетая дородная немка. Она позевывала, почесывалась — и вдруг замерла, открыв рот, потом завопила, как безумная, и
Воспользовавшись замешательством, второй повар выскользнул из кухни.
На пороге две огромные собаки жрали выброшенную требуху. При виде непрошеных гостей они подняли окровавленные морды, ощетинились, зарычали.
— Алешка, сюда! — Саша вскочил на стол.
Мощный пес с измаранной кровью мордой в два прыжка догнал Алешу и сбил с ног.
Второй пес пытался схватить Сашу за ноги. Тот вертелся волчком, отбиваясь шпагой. Другой рукой он выхватил из-за пояса пистолет и, выбрав момент, выстрелил. Раненая собака заскулила и поползла в сторону. Саша спрыгнул со стола и поспешил на помощь другу.
Алеша, лежа на полу, пытался отодрать от себя собаку. Рукоятью пистолета Саша оглушил огромного пса. Оба кинулись к выходу.
По двору метались слуги, всполошившиеся от криков и стрельбы. Возле крыльца стояла запряженная телега с дровами. Друзья вскочили на нее.
— Но-о-о-о!!! — завопил Саша и стегнул лошадей.
Алеша, напрягшись, свалил поленницу в снег. Лошади, почувствовав облегчение, рванулись с места.
Слуги шарахнулись по сторонам, пропустив беглецов.
Телега вырвалась за ворота и помчалась по улицам Цербста, пугая ранних прохожих.
Карета катилась лесом. Никита смотрел в окошко на мелькавшие елки.
Неожиданно за крутым поворотом Никита увидел неподвижную карету.
Гаврила резко придержал лошадь. Никита вышел. Сквозь заснеженные хвойные ветки они разглядели графиню Рейнбек и Фике, стоявших около своей кареты.
Высокие сугробы вдоль дороги были истоптаны, снег забрызган кровью. Тут же валялось выломанное колесо, какие-то обрывки бумаги и материи шуршали на ветру. Ничком в сугробе лежал мужчина в разорванной одежде, другой с трудом влезал в карету графини. Кучер ему помогал. За фигурой кучера не удавалось разглядеть лицо потерпевшего, но было слышно, как он стонал.
— Нападение, — с тревогой прошептал Никита.
— Успокойтесь, князь, — не на наших. Тревожно мне, Никита Григорьевич. Вернемся назад от греха… Вечно вы ввязываетесь!
— Помолчи! Женщинам грозит опасность. Да любой уважающий себя мужчина…
— Охота пуще неволи, — промямлил Гаврила.
— Ну при чем здесь Фике? — взорвался Никита. — Даже если бы это случилось не с ней, с кем угодно, я все равно помог бы потерпевшим.
— Кто не просит, тому не подают.
— И потом, грешно упускать такой случай, — отмахнулся Никита от слуги. — Он послан мне самой фортуной!
Никита прыгнул в карету и подъехал к злополучному месту.
— Сударыня, могу я предложить вам свою помощь? — Он поклонился Иоганне.
Фике
— Можете, сударь! — воскликнула мать, оглядываясь на его карету.
— Мой экипаж к вашим услугам.
— Я пересяду, маменька! — обрадовалась дочь. — В нашей карете тесно.
Фике рванулась к карете Никиты, но мать удержала ее.
— Веди себя прилично! — прошипела она ей в ухо и больно ущипнула, потом обратилась к горничной: — Шенк… пересядьте в экипаж этого любезного юноши. Вы будете охранять нас, — милостиво позволила она Никите.
— Рад служить вам, сударыни. — Он помог герцогине сесть в карету.
— Это ужасно… кровь. — Она старалась не смотреть на лежавшего на снегу человека. — Убитый… Мое сердце не в силах выдержать, оно разорвется.
— Мужайтесь, сударыня, — прошептал Никита, видя такую чувствительность, и протянул руку Фике.
Девушка шагнула на ступеньку и насмешливым шепотом произнесла:
— У нас у всех достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего. Не волнуйтесь за маменьку. — В глазах ее застыли слезы.
Обе кареты отъехали от злополучного места. Когда они скрылись за поворотом, лежавший в снегу мужчина поднял голову и негромко свистнул. Из лесу ответили таким же свистом.
Карета Иоганны.
К Брильи — это его внесли в карету — возвращалось сознание. Иоганна отерла платком оцарапанный лоб шевалье. Он открыл глаза.
— О Боже, где я? Я вижу перед собой ангела!
— Ему уже лучше, — сообщила Иоганна дочери.
Та оторвала глаза, полные слез, от книги, скользнула по шевалье взглядом и отвернулась к окну, ища глазами кибитку Никиты.
— Кто вы, сударь? — Материнским жестом Иоганна провела рукой по его волосам.
— Всего лишь вояжер, сударыня. Я рискнул путешествовать без охраны и поплатился за это. Граф де Моден-Эгильон к вашим услугам.
— О! Я была представлена в Париже мадам де Эгильон. Она ведь в родстве с вашим министром?
— И с королевой, — важно сказал Брильи. — Графиня де Эгильон — моя тетка.
— Графиня Рейнбек с дочерью. — Иоганна с улыбкой поклонилась.
— С дочерью? Вы смеетесь надо мной! — Он был потрясен. — Я думал, что вы сестры… Как прелестна ваша дочь!
В голосе Брильи было столько искреннего восхищения, что Фике подняла на него из-за книги заплаканное личико.
— Что вы читаете, прекрасное дитя?
Фике показала обложку.
— Ларошфуко, — прочитал де Брильи. — Я польщен. И чему учит вас этот великий француз, философ и насмешник?
— «Истинная любовь — одна, а подделок под нее тысячи», — неторопливо прочитала Фике, захлопнула книгу и шмыгнула носом.
— О, вы унаследовали не только красоту и доброту вашей матери, но и ее ум! — продолжал де Брильи. Потрясенный, он не мог оторвать взгляд от юной красавицы. — Вот когда сожалеешь о прожитых годах… — Он взял ее руку, нежно погладил, давая понять, что хочет поцеловать, но не решается.