Виват, Королева!
Шрифт:
Действительно, кто он такой?
Они действительно прошли через кухню, недлинный коридорчик после нее и остановились возле двери, без каких либо опознавательных знаков. Гордеев открыл дверь, пропуская девушку вперед.
— Откуда ты его знаешь? — мужчина махнул головой на больную руку и прошел, вглубь кабинета, раскрывая прикрытые жалюзи за рабочим столом.
Довольно просто, без помпезности и излишеств — обычный рабочий кабинет «директора ресторана». Чем-то напоминал кабинет Артема у них в офисе. Просторно, солнечно.
Неуютно.
— Кого?
— Парня в зале. Вы так
— Он мой лучший друг. Я провела с ним все детство и сейчас… Как давно он на тебя работает?
— Я не считал, но может около полугода, может больше. А что? Жалко?
— Да.
— Это хорошая черта, Вера, жалеть людей, но только про себя не стоит забывать. Выпьешь коньячку? Или может вина? У меня потрясающее грузинское вино…
— Извини, пока в завязке, — она тряхнула больной рукой и скорчилась от вмиг прострелившей плечо боли, — Давай ближе к делу.
— Воля твоя.
Николай Иванович неспешно открыл сервант, доставая небольшой графин с водой, налил себе почти полный бокал и также неспешно подошел к шкафу, в котором стройными рядами стояли канцелярские папки.
— Детский дом, который должен построиться на базе коррекционной школы не будет принадлежать муниципалитету, как таковому. Это будет объект частной собственности, правда об этом нигде не будет упоминаться, естественно. Владелец — один известный товарищ, занимаемый приличную должность в Совете Федерации. Так получается, что время у нас сейчас неспокойное, люди взволнованные перестройкой власти, но в тоже время крайне возбужденные и одурманенные свободой. Моральные принципы и устои меняют вектор, также как и предпочтения людей. Сексуальная распущенность и новые потребности, навеянные Западом нынешней культуре, дошли и до нас. Видишь ли, так называемая правящая элита, люди, которые раньше нас ознакомились с этой культурой, заимели некоторые слабости, не совсем здоровые…
— Слишком много лишней информации, ближе к делу.
— Продажа детей, как на территории страны, так и за рубеж имеет весьма и весьма прогрессивную тенденцию и положительно влияет на теневую экономику нашей страны. Детдомовских детей продавать естественно легче, а на том уровне, на котором сейчас у нас все это делается — еще легче…
— Для чего продавать детей?
— Ты такая же нетерпеливая, как твоя мать, Вера, — он нервно вздохнул и после короткой паузы продолжил, — Вариантов немного, на самом деле. Когда начиналась такая практика, чаще всего детей продавали за рубеж, для усыновления. В силу того, что оформлением документов было просто невозможно заняться, на это уходили очень большие средства, и без «мохнатой лапы» это дело чаще всего заканчивалось безрезультатно. Детей не было, денег тоже. Начинались некоторые волнения, которые приходилось решать уже где-то наверху. Когда эту проблему решили, появилась другая — приемные дети стали объектом повышенного внимания сексуально-нездоровых масс. Педофилов, проще говоря. Они были готовы заплатить любые деньги, ну кто естественно был в состоянии, лишь бы получить ребенка из России, сама догоняешь, для каких целей? Так появился новый бизнес.
— Я не понимаю…
— Сейчас продажей детей занимается
— Мэр?
— Да. Он обрабатывает все поступающие заявления, так скажем, — Гордеев усмехнулся и передал Вере увесистую папку, а сам сел за стол, — Самостоятельно, ну иногда привлекает Третьякова, наиболее приближенного из своей администрации. В силу того, что он не может иметь в собственности детдом, хозяином будет другой человек…
— То есть ты хочешь сказать, что детдом, это всего лишь прикрытие?
— Да. Все дети коррекционной школы, которые автоматические станут воспитанниками нового детского дома, плюс подселят новых — «расслабят» те, где уже перебор и те, здания которых в аварийном состоянии. А это значит то, что все они автоматически становятся на конвейер, объект купли-продажи заинтересованных в этом людей. Детский дом это каталог, скажем так, куда могут приехать и выбрать понравившегося ребенка. Пролистай папку, там много всего интересного.
— Нет, это абсурд какой-то. Причем здесь Артем?
— Стройка это всего лишь ключик, который дает доступ к креслу в Совете Федерации, но этим, насколько мне известно, болеет его друг — Зимин, он очень рвался получить новый статус, а у Артема будут другие привилегии — ему разрешат поставку оружия в Чечню и обеспечат безопасный транзит героина из Афганистана, через страну по всем основным направлениям. Это своеобразная благодарность за постройку детского дома. И не смотри на меня так, увы, но это правда. Он зарабатывает на этом приличные деньги и уже сколотил неплохое состояние.
Клинкова молча, листала бумаги в папке, кучу фотографий детей от 6 до 13 и не верила своим глазам.
— Он знает об этом, обо всем? Для чего он строит этот детский дом?
Истерика уже была на пороге, и Вера закашлялась, перестав, как положено, дышать. Перед глазами мелькали договоры, фамилии известных людей, чиновников, политиков, меценатов, которые за немыслимые суммы выкупали детей, с легкой подачи мэра. Он обляпал этот бизнес (который неплохо развивался) со всех сторон, загребая деньги себе в карман.
— Естественно. Извини, что разочаровал, но я предупреждал тебя…
— Николай Иванович, там Надежда Федоровна звонит, спрашивает, сможете ли вы сегодня уделить ей немного времени? Она хочет что-то обсудить с вами, — в кабинете показалась симпатичная мордашка официантки, привлекая своим появлением и Веру и Гордеева.
— Да, Юленька, передай, что я сегодня целый день на месте и буду ее ждать.
Девушка кивнула и выскочила, тихонько прикрыв за собой дверь, а Гордеев, неспешно поднялся со своего места и налил второй стакан воды, уже для Веры.
— Ты не отступишься?
— Нет. Поговори со своим мужчиной, может ему хватит мозгов перестать делать то, что он делает, и я пересмотрю свое отношение к происходящему. И да… Мне жаль, что так получилось, — он снова указал на Верину руку, когда та, смахнув папку с колен, встала возле двери.
— Мне тоже жаль.
В обеденном зале, за тем же столиком, за которым его оставила Вера, сидел слегка взволнованный Костя.
— Ты такая бледная.
— Мне нехорошо, пойдем на улицу. Скорее.