Виват, Королева!
Шрифт:
Парень вел ее до самого выхода, придерживая за талию, пока Клинкова еле перебирала ногами.
— Что случилось? Он что-то сделал? — Костя не мог скрыть беспокойства в голосе, когда они вышли на улицу, и Вера хватанула воздуха, цепляясь за него здоровой рукой.
Слева от крыльца нервно затягивался сигаретой Витька и как только они вышли на улицу, Ковалев рысцой подбежал.
— Клинкова, какими судьбами? — с плохо скрываемым волнением, Витька подошел ближе, расплываясь в неестественной улыбке.
— Так вот кто твой хозяин, Ковалев. Хорош, ничего не скажешь…
— Вер? —
— Посмотри, что ты сделал, — орала Вера, толкая парня здоровой рукой в грудь. Витька держался за щеку, делая постепенные шаги назад.
А Клинкова наступала.
Он впервые в жизни видел такой огонь в ее глазах.
— Клинкова, да ты полоумная, что случилось?
— Случилось то, что ты чуть не убил меня. Нас! В той машине. Ты, Ковалев! Ты разрядил в нашу машину целый магазин. Но самое страшное не это, а, то, что ты сделал это, получив отмашку Гордеева. Вот, твой хозяин, посмотри. Он заказал тебе собственную дочь.
— Какую дочь? Ты перегрелась? Или выпила больше чем положено?
— Спроси у своего хозяина, придурок. Я так боялась, что ты вляпаешься в какое-нибудь дерьмо, а ты и вляпался, только не в «какое-нибудь», а в довольно конкретное. И самое страшное, что ты уже заочно покойник — потому, что Артем пока не знает, кто это сделал.
— Вер, послушай меня… Пожалуйста, — Витька нагнал ее, когда она размашистым шагом приближалась к своей машине.
— Парень, отваливай, давай, она не хочет больше с тобой разговаривать, — Костя несильно оттолкнул Ковалева от Веры, перекрывая ему свободный доступ к девушке.
— Да стой ты, чувачок… Вер… — он отчаянно пробивался через Костю, но тот значительно выигрывал Витьку в массе.
— Я прощу тебе все, Ковалев, даже то, что ты чуть не убил меня, моего мужчину, все прощу. Кроме того, во что ты ввязался, и кто тебе в этом помог. Я не прощу тебе Гордеева и то, что ты делаешь. Запомни.
Подняв голову, с идеально ровной осанкой, она посмотрела на парня в последний раз и села в салон, негромко хлопнув дверью. И как только тонировка скрыла ее от улицы — дала волю слезам.
Задыхалась и билась в истерике, не веря, что все, то, что происходит — правда.
8
Вера
Я мысленно тряслась от необъяснимой тревоги и готовилась к разговору, который должен был что-то прояснить. Только что? И прояснит ли вообще? Исаев в этом плане был довольно сложным человеком, привыкшим оттеснять меня в тот момент, когда я мало-мальски начинала проявлять интерес к чему-либо, что меня не касалось, ну или как он говорил: «не должно касаться».
Артем был хорошим человеком, когда его бдительность немного засыпала, и он подпускал меня к себе. Каждый раз я узнавала что-то новое в нем для себя и поражалась, как он может продолжать меня удивлять после всего того, что с нами случилось.
Я
Мне было его мало. Всегда и везде. Я тосковала каждую минуту, когда его не было рядом. Ревновала — постоянно, хотя и взяла с себя обещание не показывать ему своих внутренних переживаний и лишний раз его не доводить своими упреками.
Я была послушной. Я почти не пилила его, убирала, стирала, готовила, молчала, когда он этого хотел. Я была идеальной. Потому что я так хотела. Он часто гладил меня по голове, так, словно гордился собой за мое воспитание. И я не могла его винить — я сама лезла в эту удавку.
Все, то, что я испытывала к нему, отменить было невозможно. Эти чувства пугали меня саму. Но если бы мне предложили отмотать время назад и что-то поменять, я бы не стала. Как можно поменять то, из-за чего ты чувствуешь себя настолько живой, настолько вдохновленной и свободной?
Да, это были больные отношения, которые, к сожалению, мало кто понимал. Большая разница в возрасте, и тот груз опыта и ответственности, который он периодически пытался на меня взвалить, а я не всегда принимала это с охотой, не добавляли шарма этим отношениям, но разве это важно, когда ты от нежности и трепета, хочешь раствориться в человеке, чтобы навсегда исчезнуть? Жить там, где-нибудь у него за ухом, голосом, который никогда не оставит в тишине, теплом, который согреет руки или силой, которая обнимет, когда плохо.
Рука немного ныла, но я решила обойтись без бинта. Мне не нравилось смотреть на себя в зеркало, каждый раз беситься от того, что выгляжу как инвалид, с этой висящей рукой на животе. Хватит. Нужно брать себя в руки.
Мы не разговаривали с Костей после вчерашнего. Он был сообразительным пареньком, который решил не выяснять причину моей истерики, а просто взял меня за руку. И это было громче любых слов поддержки.
Сегодня я тоже молчала, делала задумчивый вид, хотя в бошке не было не одной мысли. Ничего. Вообще. Я не знала что ждать, к чему готовиться. Я не знала, как относиться к происходящему.
Артем как обычно был в офисе, уже или еще я не знала — дома он не ночевал. И устраивать ему истерику по этому поводу не входило в мои планы, не тот момент.
Я шла по коридору, в этот раз, не отвлекаясь на мигающую лампочку в коридоре, которую уже неделю просила заменить. Мои высоченные каблуки добавляли не только роста и нагрузку на позвоночник, спина была прямая, как если бы я проглотила кол.
Аня подскочила из-за своего стола, но я махнула рукой, чтобы она не утруждала себя. Я больше не чувствовала собственного превосходства, когда кто-то называл меня по имени-отчеству или вставал в моем присутствии — это все шло бонусом, когда я осталась с Артемом. Просто привыкла.