Византийское путешествие
Шрифт:
Мы совсем уже было собрались возвращаться назад, как вдруг случилось неожиданное: автомобильное радио разразилось «Танцем благословенных духов» Глюка, и звуки западной классической музыки в столь неуместной обстановке меня воодушевили. Мы продолжили наш путь и через двести метров обнаружили поворот. Когда Адада открылась нашему взору, безмятежная глюковская флейта еще не умолкла, и на какое-то мгновение мне показалось, что храмы и гробницы города вызваны к жизни этой музыкой. Очарованию пришел конец, как только мы вышли из машины: привязанный в развалинах храма ишак приветствовал нас душераздирающими криками.
В Турции так много хорошо сохранившихся античных городов, что нетрудно пресытиться их изучением, но в Писидии дикое величие природы и безлюдье быстро возвращают способность удивляться. Стены и дверные проемы храмов в Ададе до сих пор
В Ададе есть что-то от Аркадии, но Сагалассос (ныне Агласун) выглядит более суровым и драматичным. Найти его оказалось гораздо проще, так как он находится недалеко от дороги, идущей из Эгирдира и Испарты в Анталью и к средиземноморскому побережью. В городке Агласун дорога поворачивает направо и начинает бешено петлять, поднимаясь по отвесному горному склону на высоту в тысячу семьсот метров. Город до последней минуты скрывается от взгляда и вдруг предстает хаосом серых камней, разбросанных по лишенным растительности пустым террасам, задником для которых служат отвесные склоны, испещренные сотами гробниц. Время превратило храмы, форумы и базилики в груды камней. Повсюду вырезанные из камня львиные головы, виноградные грозди, листья аканта и благородные начертания греческих надписей. Ближе к западной окраине мы наткнулись на бюст мужчины: голова его была покрыта мелкими кудряшками, а глаза подозрительно косили куда-то в сторону.
Подход к театру охраняла красивая, сверкающая, словно драгоценный камень, змея. Она лежала неподвижно, словно геральдический знак, и я подумал сначала, что она мертва, но Мустафа, невзирая на мои протесты, принялся бросать в змею камни, и та с невероятной скоростью исчезла в высокой траве. После этого я ступал очень осторожно.
Источники сходятся на том, что жители Сагалассоса были самыми воинственными из писидийцев. Они имели безрассудство противостоять даже Александру Македонскому, триумфально вторгшемуся в Азию в 334 году до нашей эры. Арриан, биограф Александра, пишет, что тот начал штурм Сагалассоса прямо по горному склону. Если это правда (а всякий, побывавший в Сагалассосе, вряд ли в эту историю поверит), восхищение вызывает не только полководческий гений Александра, но и смелость и дисциплинированность его солдат: склон настолько крутой, что даже обычный подъем по нему дается непросто. Безоружные обитатели Сагалассоса с напрасным героизмом жертвовали собой, столкнувшись с копьями и щитами македонских фаланг. Пятьсот горожан было убито, остальные обратились в бегство. Александр же направился на север, во Фригию, на соединение с главными частями своей армии, и начал оттуда свой долгий поход в Азию, донесший семена эллинизма в Бактрию и на берега Инда. Взятие Сагалассоса – мелкий эпизод в его триумфальном шествии, но восхитительный городской театр – символ того, насколько глубоко местные жители, несмотря на свое первоначальное сопротивление, восприняли греческую культуру.
Чаша театра расположена на травянистом склоне холма. Она вмещала не менее десяти тысяч зрителей и сохранила свои размеры, хотя ее повредило землетрясение и правильные полуокружности сидений изломаны кое-где конвульсивными волнами. С верхних рядов открывается вид на поросшую зеленой травой орхестру и обломки сценической машинерии. Наклонившаяся под немыслимым углом одинокая дверная перемычка до сих пор в небезопасном равновесии венчает дверной проем. А за всем этим земля, постепенно растворяясь в голубизне, на сотни километров простирается к морю. Как удивительно, что творения Эсхила, Софокла и Еврипида звучали когда-то на этих холмах, где теперь не слышно
В ранние века Византии театры считались символами язычества и безнравственности, но тем не менее продолжали существовать. Великие драмы больше не ставились, зато исполнялись музыка, танцы, пантомима, акробатика, фарс и политическая сатира – обличения христианских проповедников не в силах были отвратить людей от сцены. Лишь во второй половине VII века театры были окончательно покинуты. Это описывается как триумф Церкви, хотя, возможно, главную роль здесь сыграли чума и чужеземные нашествия: к концу VII века все население Сагалассоса вряд ли могло заполнить театр хотя бы наполовину. Несмотря на это, тексты классических трагедий хранились и изучались в византийских библиотеках, и в последующие четыре века Анатолия оставалась оплотом эллинизма – последнего островка созданного Александром мира. История Сагалассоса в этот период скрывается в тумане, но в XII веке город стоял пустой в зыбком пограничье между греками и турками. Во время нашего посещения единственным обитателем этих мест оказался скучающий сторож, горько посетовавший на отсутствие туристов. Он был уверен, что змея нам привиделась: никогда прежде змеи здесь ему не встречались.
Где-то в холмах, к югу от Сагалассоса лежат остатки городов Кремны, Милиаса и Ариассоса. Я хотел взглянуть на эти места, но, едва услышав мою просьбу, Мустафа изобразил на лице скуку и усталость. Его можно было понять: обломков скульптуры, в обильном беспорядке валявшихся на ступенях форума в Кремне, было слишком много, а планировка города выглядела слишком однообразной и мертвенной, словно жизнь покинула город задолго до того, как из него ушли последние обитатели. Мустафа признался, что озеро Эгирдир нравится ему гораздо больше любых развалин. И все-таки Кремна производит незабываемое впечатление. Главная улица, некогда окаймленная колоннами, ныне представляет собой глубокую траншею, уставленную пустыми пьедесталами и обломками, что-то вроде романтического эскиза городского апокалипсиса. Город взирает с высокого обрыва на долину реки Кестрос и селения Памфилийской равнины с видом человека, уязвленного нанесенным ему оскорблением, но не позволяющего окружающим это понять.
Больше никогда
Вечером в Эгирдире облака иной раз собираются вокруг вершины горы Барла, и широкие потоки света, пронзая их, освещают спокойную голубизну воды, а прохладный бриз задувает с расположенных к северу от озера холмов. Где-то в этих холмах в 1176 году султан Кылыч-Арслан разбил императора Мануила I Комнина в решающей битве при Мириокефалоне. Определить точное место сражения невозможно: крепость Мириокефалон была разрушена уже при Мануиле, следов от нее не осталось. Определенно известно лишь то, что Мануил выступил из Хор, благоговейно помолившись там архангелу Михаилу, и медленно двинулся на восток в сторону Коньи, где за Мириокефалоном султан заманил его армию в ловушку в узком горном ущелье под названием Циврица…
Нет также полной ясности, почему эта битва вообще произошла. Византийское присутствие в Малой Азии заметно усилилось после возврата Никеи и прохождения войск Первого Крестового похода. Алексей, Иоанн и Мануил Комнины восстановили контроль над западной Анатолией, а также над средиземноморским и черноморским побережьями; государство сельджуков было строго ограничено центральным плоскогорьем. К 1176 году византийцы и турки находились в тесном и продолжительном соприкосновении около столетия, было достигнуто непростое, но вполне реальное равновесие сил.
Византийские авторы неизменно враждебны к тюркским кочевникам, совершавшим набеги на Фригию и другие пограничные области, но их отношение к сельджукам Коньи было не столь простым. Ко второй половине XII века сельджукский султанат был отлично организованным цивилизованным государством, и его правитель, волевой и последовательный в своих действиях Кылыч-Арслан II, был известен терпимостью к проживавшим в его границах христианам. Существовал дипломатический и торговый обмен, мусульманским купцам позволяли торговать в империи. При византийском дворе имелись турки, занимавшие влиятельные позиции (благородные члены семьи Аксух); да и при дворе сельджуков были в те времена влиятельные греки. Мануил особенно ярко продемонстрировал свое восхищение турецкой культурой, построив в пределах Большого дворца здание в сельджукском стиле с напоминающим сталактиты потолком, а в 1161–1162 годах в течение восьмидесяти дней исполнял роль гостеприимного хозяина, когда к нему приехал султан.