Византийское путешествие

Эш Джон

Юргюп – милый городок с утопающими в тени деревьев прямыми улицами. Он раскинулся у подножия высоких охряных скал, в которых скрываются монастыри и разветвленные убежища (уменьшенные копии «подземных городов»). В византийские времена в Юргюпе, известном тогда под именем Агиос Прокопиос, находилась резиденция епископа. Сейчас это главный туристический центр Каппадокии с лавками, где продают ковры, и туристическими агентствами, организующими автобусные экскурсии, но вся эта деятельность, способствующая процветанию города, ничуть не ослабляет природное дружелюбие и вежливость его жителей. Как приятно оказаться наконец в месте, где точно знаешь, куда нужно идти – на запад от городского центра, в старый греческий квартал, где в конце крутой, мощенной булыжником улицы находится гостиница «Элван». Я сохранил благодарную память об этой гостинице еще с прошлогоднего путешествия и был рад снова увидеть ее увитый виноградом двор и услышать высокий, напоминающий птичье щебетание смех Фатимы Билир, которая держит заведение

на пару со своим молчаливым мужем Ахметом. Эти очаровательные люди не говорят по-английски, что совершенно не мешает энергичной госпоже Билир вовлекать окружающих в оживленную болтовню, то и дело прерываемую звонкими взрывами смеха.

Улица, ведущая к гостинице «Элван», взбирается далее на северный склон горной гряды. Стоящие на ней добротные греческие дома XIX века своим размером претендуют порой на звание особняков. Сады и дворы скрываются за дверьми, увенчанными изящными волнообразными карнизами. Цвет камня варьируется от белого до шафранового. Улочки, миновав несколько домов, оканчиваются мощеными площадями с фонтанами, у подъездов стоят старинного фасона коляски. Дома побольше отличаются красивыми двухэтажными лоджиями с аркадами из высоких округлых арок, опирающихся на тонкие колонны. Эти лоджии заинтересовали меня: они не выглядят «по-турецки», но нет в них и следов западно-европейского влияния – ни барочного изобилия, ни неоклассической жесткости. В сущности, они смотрятся вполне по-византийски, напоминая так называемые «портиковые» фасады некоторых церквей и дворцов XII–XIII веков, особенно Святой Софии в Охриде и Текфурсарая в Стамбуле, хотя большинство этих домов построили через семь столетий после турецкого завоевания. Каппадокийские греки трепетно относились к своему языку и вере, но могли ли они на протяжении столь долгого периода сохранить традиции аристократической византийской архитектуры? Возможно, лоджии Юргюпа – часть самобытного «византийского возрождения», вызванного успехами греческого национального движения, и их строительство стало возможным благодаря процветанию греческих каппадокийских общин в XIX веке.

Мы последовали по улице особняков, которая вывела нас к западной окраине города, где стоял разбитый скальный конус, некогда вмещавший в себя церковь. Большая часть храма развалилась, в сохранившейся нише видна выполненная красными штрихами безголовая фигура, которая в жесте благословения протягивает руки к двум фигурам меньшего размера, очевидно дарителям церкви.

Внизу к югу лежала долина с фруктовыми садами и множеством особняков. В ее отдаленной части крутой белый склон был прорезан наискось тропой, которая однажды уже привела нас к нескольким пещерам – грубо высеченным в скале окнам и дверям, чем-то напоминавшим дыры, которые ребенок вырезает, сложив пополам лист бумаги. Две симпатичные темноволосые женщины с детьми спросили, не можем ли мы их сфотографировать. Они оказались сестрами, старшая была матерью обоих детишек. Вряд ли ей было больше восемнадцати, но она так и светилась гордостью за свое материнство, что и неудивительно: она жила среди пейзажа, напоенного плодородием.

Белая тропа со временем превратилась в глубокий желоб, проделанный тысячами каппадокийцев, которые столетиями ходили по тропе на полевые работы или в соседнюю деревню Ортахисар. Скалы напоминали сугробы или сахарные головы. Иногда белый цвет мешался с розовым, приближаясь к цвету плоти: мягко вылепленные формы под нами напоминали бедра и груди лежащих женщин. Иные образования были сходны с окаменевшими волнами или грудами смятой материи. Тропа выходила прямо на плоскогорье, где терялась среди гигантских конусных скал, испещренных кельями фанатичных отшельников. Неподалеку вздымала свои стены скальная крепость Ортахисар.

Мы вернулись назад той же дорогой, но затем взяли южнее и вышли к тополиной роще под несколькими пещерными домами, раскрашенными голубой и желтой краской. На юго-восточной окраине города, где из земли вытекает ручей, мы оказались на обширном наклонном поле, заросшем высокой травой и усеянном могильными камнями, настолько древними и поросшими мхом, что их можно было принять за валуны. Сначала я решил, что это мусульманское кладбище, но вскоре заметил, что некоторые надгробия имеют форму креста. До 1923 года здесь находилось православное кладбище Юргюпа, ныне покинутое, заросшее высокой травой, граничащее лишь с небом и тополями.

Кладбище предполагает наличие церкви, но в Юргюпе я не нашел ее следов. Это меня озадачило, так как в соседних городках и деревнях сохранились внушительные храмы XIX века, а Юргюп был центром почитания святого Иоанна Русского, чью силу целителя и чудотворца признавали не только христиане, но и мусульмане. В эпидемию холеры 1908 года мусульмане Юргюпа умоляли своих православных соседей пронести мощи святого через их квартал, а женщины жертвовали за это лучшие платки и косынки. Я навел справки. Жители Юргюпа без малейшей враждебности относились к памяти греков, и любезный официант одного из ресторанов отвел меня в магазин, торгующий холодильниками и микроволновыми печами. Его владелец показал тусклые фотографии в рамках, изображающие массивную барочную церковь с высоким куполом и вычурной колокольней. Ее разобрали, чтобы освободить место для женской школы. Храм был неуклюжим и малопривлекательным, а после 1923

года и вовсе стал никому не нужным, так что мало кто о нем сожалел. В этом году вследствие событий, в которых греки Каппадокии не принимали участия, а также в результате решений, которые приняли, даже их не спросив, несчастных силой заставили покинуть свои прекрасные дома. Местные турки никогда не относились к ним как к врагам, но они вынуждены были проделать путь к черноморским портам, где сели на корабли, доставившие их в Грецию. То были последние греки, покинувшие Анатолию.

Откуда взялась бастурма (и другие тайны византийского стола)

В Каппадокии порой возникает такое впечатление, что во времени произошел некоторый сдвиг и Византийская империя погибла не в 1453, а в 1953 году, настолько ощутимо здесь ее присутствие. И нет никакой нужды осматривать по двенадцать церквей в день, чтобы почувствовать это, достаточно сходить в ресторан: все, что там подадут, будет похоже на византийскую трапезу X века, а то и более раннего периода.

Точную степень византийского влияния на турецкую кухню оценить непросто: исламская кулинария многое позаимствовала у византийской Сирии и Египта, после того как эти провинции были завоеваны арабами в VII столетии, но прямо или косвенно турки находятся перед Византией в неоплатном гастрономическом долгу. Первые турки, прибывшие в Анатолию, были кочевниками с весьма суровым рационом, очень далеким от разнообразия и богатства поздней турецкой кухни. Она, кстати, на порядок превосходит греческую, поскольку в Стамбуле и Анатолии византийские традиции сохранились лучше, чем в самой Греции.

Такие турецкие кушанья, как кебаб, долма и фаршированные овощи, имеют византийское происхождение. Борек (пельмени), халва и пахлава часто упоминаются в византийских и классических текстах. Искусство выпечки и виноградарство также были незнакомы туркам, когда они пришли в Анатолию, и до конца XVI столетия оставались привилегией христианского населения. Пища простых людей в Византии напоминала то, что едят современные анатолийские крестьяне: хлеб, бобы, фасоль, оливки и оливковое масло, овощи, фрукты, молочные продукты. Рыбу и мясо здесь употребляли (и до сих пор употребляют) довольно редко, в отличие от фруктов и овощей, которые представлены в изобилии: яблоки, груши, виноград, инжир, дыни, кабачки, капуста, морковь, лук, чеснок, черемша. Трудно представить себе более здоровую диету, и хотя столы византийской аристократии ломились от икры, осетрины и дичи, выражаясь современным языком, их рацион был строго сбалансированным и мясо подавалось довольно редко. Баранину, как и сейчас, здесь предпочитали говядине, а словом «мясоедение» обозначали пагубную зависимость, приписываемую латинянам. Византийцам особенно нравилось вяленое мясо, пастон; турки назвали его пастирма (бастурма) – это каппадокийский деликатес, связанный преимущественно с городом Кайсери.

На Западе есть немало блюд византийской кухни. С VI по XI век южная Италия была византийской провинцией, а с конца XI столетия и вплоть до падения империи между Византией и итальянскими морскими республиками существовали тесные связи. В конце XIV века византийские книжники стали покидать погибающую империю и оседать в Италии, преимущественно во Флоренции, где их высоко ценили за знание учения Платона. Именно во Флоренции Георгий Гемист Плифон, последний крупный византийский мыслитель, добился общественного признания. Среди эмигрантов из Византии было немало изысканных кулинаров, их прибытие в Италию способствовало начавшемуся в это время расцвету флорентийской кухни. Джулиано Буджали в книге «Искусство итальянской кухни» утверждает, что обычай приправлять салаты маслом и уксусом пришел из Византии, а икра упоминается во флорентийских текстах XV века как любимое лакомство греков. В некотором смысле византийское влияние на итальянскую кухню можно рассматривать как своеобразное возвращение долгов: в Константинополе традиции римской высокой кулинарии сохранились лучше, чем в раздираемой противоречиями Италии.

Вполне возможно, что Византия научила итальянцев и прилично вести себя за столом. Константинопольские аристократы первыми в средневековой Европе стали застилать обеденные столы чистыми скатертями и есть вилками, чем потрясли крестоносцев, считавших такое поведение признаком морального вырождения. Описания приемов пищи представителями высшего общества в XII веке свидетельствуют о коренных различиях между Востоком и Западом. Трапезные были украшены мозаиками и фресками (зачастую несколько эротического свойства), лепниной, керамическими сосудами и коврами. Иногда хозяева выставляли под стеклом целые коллекции предметов прикладного искусства. Римский обычай возлежать на ложе был в X веке забыт, и гости, число которых могло достичь сорока, сидели вокруг круглого или прямоугольного стола, инкрустированного мрамором, золотом, серебром и слоновой костью. Подобные пиршества зачастую служили питательной средой для сплетен и интриг, против чего резко восставали византийские моралисты, и они же оказывались ареной для серьезных бесед о литературе, философии и богословии, а также местом представления новых литературных и музыкальных сочинений. Эти благородные собрания восходят к эллинистической Александрии и вместе с тем предвосхищают парижские салоны XVIII века. В Большом дворце проходили императорские приемы, поражавшие воображение своим размахом и экзотикой.