Византийское путешествие
Шрифт:
В правление Константина VII Багрянородного западный посол Лиутпранд, будущий епископ Кремоны, присутствовал на рождественской трапезе в одном из огромных триклиниев (обеденных залов) дворца. Там он увидел «императора, окруженного в подражание своему божественному прототипу двенадцатью спутниками, тогда как прочее общество, численностью в двести шестнадцать персон, размещалось группами по двенадцать человек за оставшимися восемнадцатью столами. Тарелки были из золота, а вес трех золотых ваз с десертом таков, что для их доставки потребовались три увитых пурпуром колесницы. Вазы подняли на стол с помощью веревок, спустившихся с увитого золотой листвой потолка, а потом намотанных на барабаны подъемных машин… Трапезу сопровождало выступление акробатов, во время которого двое мальчиков взобрались на невероятной высоты шест, стоявший на
В конце представления Лиутпранд выглядел настолько ошеломленным, что император, усмехнувшись, велел переводчику спросить, чье мастерство больше поразило гостя: мальчиков-акробатов или же человека, который удерживал шест. Лиутпранд, не имевший на сей счет определенного мнения, смущенно промямлил, что не знает. В ответ император «громко рассмеялся и сказал, что тоже не знает, кому отдать предпочтение». Вполне типичный для Константина VII ответ. Хотя Гиббон и называет его «лентяем и пьяницей», Константин был одним из самых обходительных и художественно одаренных императоров. Он был автором «Книги церемоний», подробного описания ритуалов византийского двора, так что можно предположить: он приложил со своей стороны максимум усилий, чтобы сделать рождественскую трапезу по возможности блистательной и интересной. Лиутпранд по достоинству оценил некоторые блюда, но, подобно впервые оказавшимся в Греции современным английским туристам, счел, что в византийской еде слишком много оливкового масла и чеснока. К тому же ему не понравилась местная рецина.
В «Книге церемоний» есть описание приема, из которого становится ясно, что трапеза, на которой присутствовал Лиутпранд, была по сравнению с ним самой обычной «встречей без галстуков». Праздник, посвященный именинам императора или императрицы, в изложении Константина напоминает не столько обед, сколько балет, перемежающийся исполнением вокальных партий. Даже самые простые движения тщательно срежиссированы, и то, что смысл некоторых терминов (например, «фенгия») нам абсолютно неизвестен, лишь придает всему отрывку какую-то неземную ауру. Вот как всё происходило (мы постарались по мере сил в скобках пояснить читателям, о чем идет речь).
«После того как будет подано жаркое, артоклины вводят тех, кто должен будет плясать, а именно: доместика схол и доместика чисел (высшие военачальники империи), а также димарха венетов с представителями его партии, трибунов, викариев и димотов венетов, которые входят и возглашают многая лета. Доместик схол подносит либелларий (поэму в честь празднуемого события), трапезарь принимает либелларий и передает его ипсистарию. Венеты исполняют апелатик (песнопение в честь императора) на первый глас. Трапезарь дает знак (протягивает руку с растопыренными пальцами и сжимает их), и начинают плясать доместик схол с доместиком чисел, димархом, трибунами и димотами, обходя кругом императорский стол трижды. На трибунах и викариях надеты бело-голубые одежды с короткими рукавами и золотыми полосами. На ногах у них надеты кольца, а в руках – фенгия. После пляски певцы и народ поочередно поют многая лета, трапезарь берет апокомвий (награду в виде некоторой суммы денег) и через артоклина передает его доместику схол, который кланяется. Певцы и народ продолжают возглашать многая лета. После этого тем же порядком входят доместик экскувитов и комит стен (другие высшие чины империи), а также димарх прасинов с представителями своей партии, трибуны, викарии и димоты прасинов. Викарии и трибуны в зелено-красных одеждах с короткими рукавами и золотыми полосами. На лодыжках у них кольца, а в руках – фенгия. Протанцевав три раза, все идут вниз и становятся у подножия императорского стола. Затем певцы поют: „Боже, сохрани Империю навсегда“, и народ поет трижды: „Боже, сохрани Империю навсегда“».
После чего вся процедура повторялась с некоторыми изменениями участников и костюмов, и непривычные к подобным вещам чужеземные гости наверняка впадали в отчаяние. В церемониях такого рода нередко видели симптомы заката империи, однако представить Византию без них невозможно: жизнь двора имитировала воображаемые ритуалы Небесного Царства. В византийской иконографии архангелы нередко изображались как придворные. В «Книге церемоний»
Глухонемой проводник
Это случилось в гостинице «Малая Азия». Во время обеда, проходившего под аккомпанемент «Времен года» Вивальди, мы познакомились с удивительной блондинкой, уроженкой Сицилии, носящей мелодичное имя Энрика Ла Виола Брунелла. Свою совершенно несредиземноморскую внешность она объяснила следующим образом: «Я норманка, дочь викингов!» Она, несомненно, имела в виду расцвет Сицилии в XII веке, когда островом управляли норманнские короли, которые отличались образцовой терпимостью и художественным вкусом, а потому для украшения своих дворцов и церквей привозили византийских мозаичистов. Энергия и целеустремленность Энрики вполне соответствовали образу норманнской принцессы. При всей исключительной доброте и великодушии этой женщины ей безумно нравилось все «каппадокийское». Самыми частыми фразами в ее устах были: «Я в восторге! Как здорово!» или «Нет слов! Какая красотища!»
Энрика купила старый дом в Ортахисаре и собиралась кое-что в этом городе усовершенствовать. Прекрасной во всех отношениях Каппадокии явно не доставало оперы, и Энрике пришла в голову мысль, что Ортахисар с его скальной крепостью – идеальное место для постановки «Аиды». Услышав это, Хайдар Хакир, до приторности услужливый управляющий гостиницей «Малая Азия», тут же выключил Вивальди и поставил Паваротти. Вечер еще не закончился, а Энрика уже договорилась, что на следующее утро в сопровождении своего турецкого возлюбленного Эртула (осанистого симпатичного мужчины с обликом слегка разочаровавшегося в жизни султана) отправится вместе с нами на совместную прогулку от деревни Ибрагимпаша до Ортахисара.
Наш путь начался со спуска в узкое ущелье с протекающим по нему неглубоким, кристально чистым ручьем. Почти белые стены ущелья были испещрены голубиными гнездами. Через километр пути стало ясно, что стены ущелья сходятся, что меня озадачило, так как ручей струился в том же направлении. Куда он мог течь? Вскоре загадка была решена: в конце ущелья ручей делал резкий поворот налево и скрывался в искусно высеченном в скале туннеле, который одновременно служил и дорогой. Пройдя сотню метров, мы вновь увидели дневной свет, после чего опять вошли в туннель, а затем еще в один. В Каппадокии быстро приобретаешь навык ходить сквозь скалы, но здесь мы столкнулись с чем-то особо замечательным: ручей ветвился по нескольким нешироким ущельям к полям, нуждавшимся в воде, а деревни Ибрагимпаша и Ортахисар были связаны тайными путями сообщения.
В Ортахисаре по совету Энрики мы воспользовались помощью белобрысого и голубоглазого девятилетнего мальчугана по имени Эркан, худого и застенчивого, с выступающими вперед передними зубами и широкой улыбкой. Он был глухонемым и, хотя произносил кое-какие звуки, никогда не слышал речи и не знал, как составлять слова. В ответ на мое замечание, что мальчик достаточно умен и, если бы его соответствующим образом обучили, вполне мог бы общаться с окружающими, последовал ответ: «Может, он и смышленый, зато родители бедные, да и вообще на всё воля Аллаха». Эркан, однако, не выглядел слишком расстроенным проявленной к нему божественной неблагосклонностью. Его не зря считали лучшим проводником в деревне, и он провел нас головоломным маршрутом по расписанным фресками церквям, скрывающимся в соседних долинах. В одной из них меня поразило «Благовещение», где архангел устремляется вперед с видом кумушки-сплетницы, которой не терпится рассказать соседям последнюю новость. А еще меня очень заинтересовал сам Эркан. Откуда он взялся тут – русоволосый и голубоглазый?
Каппадокийцы, в которых намешано немало всякой крови, пожалуй, самые красивые из всех жителей Анатолии – отличный аргумент в пользу смешанных браков! Лишь немногие из них сохранили типичные черты уроженцев Центральной Азии, что и неудивительно: завоевав в XI столетии Каппадокию, турки оказались в меньшинстве, и такая ситуация сохранялась на протяжении многих поколений. Их смешение с византийским населением началось сразу во всех сословиях, хотя и у самих византийцев, живших в этих местах, весьма непростое происхождение.