Византийское путешествие
Шрифт:
Не успели мы отойти от деревни, как нас догнал все тот же мальчик. Фасады застыли перед беспорядочной современной деревней, словно окаменевшие театральные задники. Их было около полудюжины, каждый высотой от шести до двенадцати метров. У самого большого и лучше других сохранившегося – четыре уровня подковообразных ниш, обрамленных простыми пилястрами и антаблементом. Они забавным образом напоминали фасады парфянских и сасанидских дворцов, которые, как и архитектура Япракхисара, хранят смутную память об общественных зданиях великих эллинистических городов – Пергама, Антиохии и Селевкии на Тигре.
Мне не удалось проникнуть за этот фасад. Своеобразие и сложность Япракхисара заключаются в том, что местные жители до сих пор используют византийские помещения под сараи и амбары. Арки дверей и окон заложены грубой каменной кладкой
– В этой комнате, – сообщил он доверительно, – стоял виноградный пресс. А вот здесь была кухня. А здесь прачечная. – Было совершенно непонятно, откуда ему это известно.
Под конец нас ждал извилистый коридор, входивший буквально в сердце горы и завершавшийся вертикальной шахтой с опорами для рук и ног. Мальчик полез вверх в полной темноте, обдав меня сверху потоком мелких камней. Даже с фонарем я не смог разглядеть конец шахты и, несмотря на его отдававшиеся эхом призывы: «Здесь прекрасная церковь!» – отказался за ним следовать.
Закопченные густым дымом
Эмир Самух и другие эмиры внезапно появились перед лишенным стен городом Севастия, но поначалу опасались нападать, приняв купола многочисленных церквей за палатки оборонительной армии. Но вскоре они разобрались, что город беззащитен, и безжалостно истребили множество жителей.
Деревня Белисирма словно уцепилась за край ущелья Ихлары: дома кувыркаются вниз к реке Мелиндиз, улицы напоминают русла ручьев. Народ здесь выглядит здоровым и веселым, а женщины потрясающе одеты. На другом берегу реки я заметил в огороде крестьянку лет пятидесяти, облаченную в пурпурные и лимонные цвета, а ее трудившаяся неподалеку соседка носила фиолетовую кофту и небесно-голубые шаровары. Молодая девушка с благородным профилем и осанкой императрицы шла по мосту, наряженная – от головного платка до каймы на юбке – в одежду разных оттенков цвета красного вина.
Высоко над рекой и огородами мы разглядели окна и дверные проемы Дирекли Килисе (Колонная церковь). По дороге туда к нам присоединилась ватага из четырех мальчишек лет восьми или девяти от роду. Как и большинство детей в деревенской Турции, они были очаровательны, вежливы и готовы оказать любую помощь приезжим, тем более иностранцам. Дети – лучшие проводники в Каппадокии, ландшафты и архитектура которой предстают для них раем, где им известны каждый уголок и каждая трещина.
Колонная церковь высечена в камне, напоминающем мягкий белый сыр. Мы вошли в величественный сводчатый зал, потом направились в нартекс, ступая осторожно, чтобы не провалиться в раскрытое погребальное отверстие в полу. По правую руку в скале виднелось несколько келий, впереди была церковь – самая красивая церковь в Ихларе. Прекрасная и благородная Богородица с Христом-Младенцем на руках смотрела на нас у входа с поверхности высокого и массивного квадратного столба.
В глубине храма мы увидели грузного, мускулистого святого Георгия и святых покровителей Юстиниана I – Сергия и Вакха, облаченных в модные придворные одежды. Спаситель в центральной апсиде восседал на украшенном драгоценностями троне в форме лиры. На северной стене находилась фреска с изображением святого Георгия, поражающего дракона. Сам святой был стерт, зато его ярко-красный жеребец продолжал попирать чудовище в облике двуглавой змеи, при этом гениталии жеребца были выписаны с любовным вниманием.
В отличие от большинства художников Ихлары, мастер, расписавший Дирекли Килисе, вовсе не был наивным провинциалом. Хорошо осведомленный о модах византийского двора и работавший на состоятельного заказчика, он, тем не менее, не до конца воплотил в жизнь свой декоративный замысел. Купол и южная апсида, покрытые штукатуркой, остались нерасписанными, что, вместе с сохранившейся надписью, позволяет точно датировать
Этот чудовищно недальновидный и безответственный правитель, происходивший из старинной анатолийской аристократической семьи, предал интересы своего сословия и проводил опасную пацифистскую политику. Даже потеря Севастии не убедила его в том, что армия является чем-то большим, чем источником непредвиденных расходов и угрозой его личной власти. В результате лучшие войска были выведены из Анатолии и расформированы, а немногие оставшиеся лишились жалованья и довольствия. Можно представить, как пали духом все воины. Историк Иоанн Скилица вскоре после этих событий писал, что «даже знаменосцы были неразговорчивы и выглядели грязно и убого, словно закопченные густым дымом». Византийская армия, всего лишь каких-то сорок лет тому назад бывшая непобедимой военной машиной и приводившая в трепет мусульманских властителей, превратилась в собственную тень, ее солдаты «склонились до земли под бременем нищеты и болезней». Всякое решение, принятое Константином Х и его самодовольной придворной кликой, в которой первенствовал Михаил Пселл, можно рассматривать как направленное на уничтожение империи, и если в свете этой чудовищной трагедии позволителен упрек, то его заслужили вовсе не турки, а именно император со своими придворными, ибо, прочитав все книги на свете, они так ничего и не поняли. Это правда, что кочевники, путавшие церковные купола с палатками, были неспособны оценить значение цивилизации, которую они яростно уничтожали, но турецкое «невежество» (используя терминологию Джефферсона) выглядит менее предосудительным, чем «ошибки» византийских бюрократов и книжников. Михаил Пселл, даже после распада империи в результате политики, которую он поддерживал, продолжал настаивать на том, что способность слагать цветистые риторические фразы – важнейшее достоинство императорской особы.
Константин Х умер в 1067 году, но исправлять ситуацию было уже поздно. В этом году турки захватили Кесарию, главный город восточной Каппадокии, предав ее огню, истребив жителей и осквернив мощи святого Василия Великого. Разорение было настолько чудовищным, что около полувека город пустовал. Сильнейшее потрясение потребовало изменения политики в столице, и вдова императора спешно вышла замуж за Романа Диогена. Роман происходил из очень знатной каппадокийской семьи и хранил верность военным традициям своего сословия. Возможно, он не был столь необходимым империи харизматическим правителем, но его, тем не менее, отличали отвага и честь. С самого начала Роман взвалил на себя непосильную задачу: восстановить фактически ликвидированную армию. Будь у него время, он, возможно, в этом бы и преуспел. Но времени не было, и к тому же все его усилия были сведены на нет предательством сторонников предыдущего императора – все закончилось трагедией при Манцикерте.
Тюркские племена продолжали беспрепятственно проникать в Анатолию. Больше не было нужды говорить о «набегах» и даже о «вторжении»: происходило массированное переселение целых племен, исчислявшихся десятками тысяч, причем женщины завоевателей – к ужасу христиан – сражались наравне с мужчинами, занимаясь больше уходом за лошадьми, чем воспитанием детей. Эти бедные и воинственные люди видели в Анатолии источник богатой добычи, но довольно быстро поняли, что центральное плоскогорье идеально подходит для пастушеской и кочевой жизни. Анатолия напоминала им их покинутый дом. Более того, византийское правительство само пригласило кочевников в империю, усмотрев в них противовес бунтовавшим военным аристократам. В результате мирное население, состоявшее из позабывших арабские набеги крестьян и горожан, вновь погрузилось в кошмар, а император, находившийся в безопасности очень далеко, в своем богоспасаемом Городе, не мог оказать им помощь.