Вкус жизни
Шрифт:
…Наверное, тогда учительница литературы обиделась на меня. Получается, я ее упрекнула в недостаточном внимании к эмоциональному воспитанию. Я была нетактична. Во мне говорила обида. Вот всегда я так… глупо… на эмоциях. Тормоза не срабатывают, – вздохнула Рита. – И все равно я оставляю за собой право не во всем соглашаться с друзьями и знакомыми.
Лена сделала легкую сидячую разминку и, приободрившись, снова обратила свой взор на подруг.
– …Нередактированная рукопись беззащитна, как ребенок, – пробормотала Алла, вспоминая какие-то свои коллизии.
– …Писательство – это территория индивидуальных высказываний,
– Ну и выражения! Русский язык попал в серьезный переплет. Ни вздохнуть, ни охнуть, – рассмеялась Алла. – Из каких литературных глубин почерпнула сие богатство?
– Из народных. Шучу, шучу.
– Хорошо еще, что без мата.
– Категорически не приемлю свободного употребления ненормативной лексики!
– Язык живуч, он все перемелет, – сказала Инна.
– Если каждый начнет его засорять, никаких жерновов не хватит, – неодобрительно покачала головой Алла. – А я пишу и редактирую на бумаге. На компьютере сотру строчку и забуду, а позже она начинает казаться мне лучше последующей. Но восстановить ее в памяти уже не удается. Это раздражает, – созналась она.
– С тех пор как «вылетело в трубу» двести страниц текста и все попытки вытащить их из жерла компьютера ни к чему не привели, я осторожничаю. И ведь не сплошной текст пропал, а несколько тысяч мелких вставок, уточнений, вот что самое обидное. Ведь я как обычно пишу: иду куда-то по делам… и поплыли строки: удачные диалоги, шутливые или ироничные комментарии. Я их тут же на улице записываю в блокнот, а потом вношу в комп. А черновики выбрасываю. Потом новые мысли приходят... Теперь каждый огрызочек бумаги храню.
– …Канва моего романа проста. Ее можно выразить несколькими фразами.
– Так, может, на них стоит остановиться? Разве их недостаточно? – хитро сощурившись, спросила Инна и тут же весело ударила себя по лбу: – Придумала вопрос. Унизительно быть безвестным писателем?
– Если это всего лишь хобби, то нет, – сдержанно ответила Рита.
– …Что сказать о моей первой книге прозы? Она тоже о детской душе. О детдомовцах. Ты же понимаешь, книга возникает там, где есть проблема. Очень важно, чем пробуждается душа ребенка: первой болью или первой радостью… Почему пишу воспоминания? Пытаюсь прорваться к собственной сути. Когда о чужой судьбе пишешь, то отчасти выступаешь в роли журналиста, пересказывающего чужое горе, чужую беду, пропуская ее через свое сердце. А вот когда я открыла закрома собственной души и стала поднимать с ее дна пласты своего пережитого детства – это совсем другое… Казалось, что строчки давно были сформированы в голове, многократно отредактированы, и я еле успевала записывать их, утирая потоки слез, вызванные горестными и радостными воспоминаниями. Колотилось сердце, сбивалось дыхание. Я задыхалась от нахлынувших чувств и писала, писала, не задумываясь.
Вместе с книгой ушла частичка меня самой, и я временно стала несколько более равнодушной к некогда больно волновавшей меня теме. Может, дав полное выражение своей печали, я вычерпала из души и саму грусть своего детства. А другие книги – уже не калька с чьей-то жизни. Чужая судьба давала лишь изначальный толчок к написанию очередного романа или повести.
– Получается, отдавая, обедняешь, выхолащиваешь себя? – спросила Лиля.
– Нет, я лишь освобождаю место для других тем и эмоций.
– Наивное, простое, доверительное для детей можно написать, если удается избавиться от всего взрослого, что наслоилось на душе и почувствовать себя ребенком. Только тогда слова дойдут до детских сердец, – сказала Лена.
Инна не утерпела, чтобы не прервать подругу:
– Рита, на мой взгляд, немного фантастики и мистицизма не помешало бы твоей книге. Щепотка вымысла только укрепляет и подтверждает достоверность. Ну что это за книга, если в ней ни загадочности, ни туману, ни тебе импрессионистичности. Если я правильно понимаю, мир грез – истинное поле брани каждого писателя. Книга должна захватывать: «А что дальше?» Должна быть интрига.
– Я не пишу детективы. Другим притягиваю. Не мешай борщ с компотом. Моя книга – не игра в детство. Она о том, что «вдруг» ничего не бывает. Дети, имевшие родителей, мечтали о чем-то фантастическом, а мы, детдомовские, – о самом обыкновенном, о хорошей семье. Меня прежде всего интересуют чувства детей, их терзания, копания в себе. Я не хотела морочить головы маленьким читателям заумным, заковыристым сюжетом. Боялась, что, распутывая его, дети потеряют нити моих рассуждений, мои чувства – то, ради чего и писалась эта книга.
– Книга честная, выстраданная. В ней широкий спектр детских переживаний. Она для детей, но далеко не детская. Читая ее, о многом передумаешь. Обогащаешься не только знаниями, но и чувствами, – подтвердила Лиля. – Только поистине внутренне свободный человек может позволить себе такую открытость.
– И все-таки в каждом творении для детей должна быть доля волшебства. Не набрасывай узду на разыгрывающуюся фантазию, раскрепостись. Подстегни себя, выпусти на волю дух свободы. Я чувствую, у тебя его предостаточно, – не отступала Инна.
Рите вдруг припомнилось из детства: «… Прочитала полстранички из Рэя Брэдбери и поежилась от странного, мощно давящего на мозги незнакомого ощущения холода и неприятно пугающей мистической таинственности, властно затягивающей в темные, зловещие, глубинные недра сознания и… нанизывающей на крючок. Голова будто не желала осознавать прочитанное. Она отторгала. Не хотелось думать, боялась… Казалось, если впущу в себя эту мистику, глубоко вникну, прочувствую его строчки, то шизанусь… Я будто балансировала на весах Фемиды: перевернуть – не перевернуть следующую страницу, закрыть – не закрыть книгу. Огромным усилием воли отложила ее. Она пугала меня до тех пор, пока я не убрала с глаз долой.