Владимир Ост
Шрифт:
– Анастасия, скажите, пожалуйста, вы довольны презентацией инсталляции?
– Конечно, столько знакомых сразу увидела.
– А не могли бы пояснить свое произведение?
– Честно говоря, так неохота.
– А чем, кроме творчества, вы занимаетесь, учитесь или работаете?
– Учусь на дизайнера в Женеве. А какое это имеет значение?
– Ну хорошо, хоть что-то еще о выставке сказать можете?
– Да зачем? Вообще-то я это для друзей только сделала.
– Вы собираетесь продолжать творчество?
– Да, видимо.
– Вы следите за успехами вашего отца в политике?
– Я про политику ничего не знаю.
– А вообще как себя
– Нормально.
Анастасия нежно расцеловалась с подошедшей девушкой в красном, и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.
– Учись, как надо людей тепленькими брать, – сказал Осташову Наводничий, отходя в сторону. – Надо же, оказывается, не только «Комсомолка» пронюхала про инсталляцию. – Он бросил победный взгляд на стоящего неподалеку представителя Би-би-си, который с поникшим и раздавленным видом теребил в руках микрофон, и резюмировал: – Этот голуба для меня не конкурент.
Осташов из всей беседы Василия и Анастасии отметил для себя лишь ее слова об учебе на дизайнера. Вот же оно! Эта Настя, думал Владимир, по возрасту, как я примерно. И ничего, учится, не думает, что ей уже позновато студенткой бегать. И мне надо подучиться, чтобы стать настоящим художником. Это же так просто. Вот что мне надо делать. Где только? Лучше всего, наверно, пойти в Академию живописи Ильи Смотрова. Смотров – крутой мастер, что бы про него ни говорили. И к тому же, сейчас он на коне со своей патриотической темой, с этой упертостью в славянские и православные мотивы. Ну, мотивы и темы, допустим, у меня свои могут быть, но рисует Смотров правда классно. Можно сказать, живой классик. Смотришь на его картины, и понятно, что человек делает все так, как будто он уже сам себя в классики записал. И причем он никого не спрашивает: можно, я буду под классика валять? Плевать он на всех хотел, пишет себе картины, как ему нравится и как никто другой не умеет, и поэтому он такой зашибенный мастер. Вот к нему мне и надо. Хотя… туда же могут и не взять. Им нужно будет хоть одну какую-то более-менее зрелую работу предъявить на конкурс. И что я им покажу?
Воспаривший было Осташов снова скис.
Он сел на стул у стены и угрюмо уставился в пол перед собой.
– Вы еще здесь?
Осташов обернулся на тихий голос – рядом сидела Лисогорская.
– Вас, кажется, Володя зовут?
– А вас, как оказалось, – Настя.
Анастасия хихикнула и поправила нежный завиток коричневых волос у виска.
– Что-то вы совсем грустный. У вас какие-то проблемы?
– Нет, все нормально. Так, не знаю, о жизни что-то задумался.
– Понятно. А мы с друзьями сейчас в «Метрополь» поедем, отмечать выставку. Может, и вы с нами?
– Я? Гм. Мне, по правде говоря, как-то неудобно. Кто я, чтобы это?.. Гм.
– Вы – профессионал, – сказала Лисогорская, серьезно глядя на него своими серо-голубыми глазами. – Художник-профессионал.
Владимир чуть рот не открыл от удивления.
– Да? Я вот тут как раз думал, какой я, наоборот, непрофессионал. Я вам даже завидую, по-доброму. Вот мне, например, стыдно показать кому-нибудь свои работы.
– Не знаю. Во всяком случае из всех, кто здесь собрался, только вы очень четко и сразу ухватили основную мысль инсталляции. Кто-то мне говорил, что я – как же он это? – а, что я педалирую образ античности, ха-ха-ха. А другие еще хуже бред несли. Ну, ладно, мне надо идти. В общем, на ваше усмотрение: приглашение – в силе, подъезжайте в «Метрополь», если сможете, ладно? Охрана на входе со мной свяжется, и вас пропустят.
Лисогорская
А Владимир остался сидеть, как сидел.
Уже через несколько минут людей в зале существенно поубавилось.
К Осташову подсел взмыленный Наводничий.
– Вованище, они все куда-то на банкет сваливают. Черт, и никто не колется, в каком кабаке будут квасить. Я к этой Насте подкатил – спрашиваю, можно только один кадр в ресторане сделать? Так она меня послала.
– Что, прямо послала?
– Нет, ну не матом, конечно, но по смыслу вроде того. Блин, как будто я на бесплатный ужин напрашиваюсь. Козлиха еврейская.
Последняя фраза Владимира покоробила.
– А при чем тут еврейская или не еврейская? – спросил он, насупившись. – Чего ты к национальности привязался?
– Ну, хорошо, это здесь ни при чем. Но все равно – козлиха. Потому что все, кто мешает мне работать, – козлихи и козлы.
– Нормально. Ты, может, и про меня своему Игорю в «Комсомолке» скажешь, что я, козел, помешал тебе работать, раз я не стал писать заметку?
– Господи, ты-то при чем? Ну ты даешь. Кому ты можешь помешать, ха-ха, кроме самого себя? – Наводничий обнял Осташова за шею. – Ты, Вованище, – хороший.
И этот туда же, подумал Владимир, вспомнив, что его любимая Аньчик тоже не раз так аттестовала его. Хороший! Какого хрена хороший? Что это вообще за дурацкое выражение: «Ты хороший»?
– Ладно, – сказал Василий, убрав руку с шеи Осташова. – Пошли, что ли, отсюда? Я на самом деле уже все набрал. Съемка Насти есть – и около Венеры, и в толпе поклонников. По ценам я тоже выяснил. Вот смотри, я сразу записал, как будет в тексте, – Наводничий вынул из кармана блокнот и зачитал: «Чтобы воплотить идею Лисогорской, – сказала директор галереи Любовь Мыльникова, – мы купили гранаты, заказали в садоводческой фирме траву, купили бархата триста погонных метров, искусственного шелка – сто метров. А Настя все это оплатила на сумму пять тысяч долларов». Мыльникова – это вот та тетя была, которая вместе с Настей объявляла открытие инсталляции. Сработано, как видишь, профессионально. Все, что надо, у меня имеет быть. Фото плюс текст.
Друзья вышли из зала. Осташов надел куртку, Наводничий – тоже (он свою оставлял в офисе галереи), и они вышли в зимнюю тьму, и побрели в сторону метро.
– Жаль, конечно, – устало сказал Василий.
– Чего жаль?
– Ну, что не получилось снять, как Настя с друзьями поддавать будет. Тогда бы я превзошел самого себя. Эх, если б удалось пронюхать, где это!
Можно было не сомневаться: узнай Наводничий, где запланирован банкет, он нашел бы способ прорваться через охрану Анастасии Лисогорской и сфотографировал бы начинающую художницу, дочь магната, за веселым столом. Но Осташов не сказал ему про «Метрополь».
И сам туда решил не ехать.
С неба доносилось еле слышное сквозь шум улицы гудение самолета.
Глава 30. Анна
Первое, что сделал на следующее утро Осташов, – поспешил к ближайшему газетному киоску, купил свежий номер «Комсомольской правды» и лихорадочно пролистал его.
Заметка про кремлевских ворон и ястребов вышла. С ампутированной «жопой» (как выяснилось после немедленного прочтения). Предсказание Василия сбылось в точности. Вместо слова «жопа» стояло отточие. Каких-либо других изменений в тексте не обнаружилось.