Владимир Петрович покоритель
Шрифт:
Назад возвращались по своим следам. Да наследили мы изрядно. Тут трудно не заметить. Целую дорогу вытоптали. Но с другой стороны это нам на руку. Погоня пойдет прямо по следу. Сомневаюсь, что они будут осторожничать и выставлять дозоры. В их понимании беглецы не вооружены и измотаны. О нас то они ничего не знают. Вот будет сюрприз. Я даже улыбнулся.
Место нашел для засады замечательное. Овражек, с топким ручейком внизу. То, что надо для сюрприза. В зарослях, с четырех сторон дороги, в кустах, спрятались, обсыпав себя листвой и ветками. Такие получились кротовые горки. Пока не наступишь не поймешь, что это такое.
Они приближались медленно, внимательно осматривая след. Чего там было рассматривать? Даже я, абсолютный профан в следопытском деле, и то не заморачивался бы. Невозможно не видеть след, от сотни с лишним ног. Так и хочется им крикнуть: «Давайте уже шустрее, совсем уже затек вас ждать.», Блин, они что мысли читают? Вон как припустили. Нет у спуска в овражек остановились. Неужели почувствовали? Стоят осматриваются. Я даже дышать перестал.
Двое на другой склон перебрались и встали. Оглядываются. Вот и остальные следом двинули. Еще чуть-чуть. Вот сейчас последний со склона спустится. Пора. Выпрыгиваю из кучи и швыряю в последнего топор… А ты, что думал? Я с лука пульну? Кто мне его даст? Да я и стрелять с него не умею. Последний раз в десять лет сестре из игрушечного, стрелу с присоской ко лбу приклеил, на этом карьеру лучника, под ее крики и тумаки и завершил.
Но я отвлекся. Мои вон целое побоище устроили. Зирклю в дикобразов превратили. Лихо получилось. Первый бой и без потерь. Сейчас трупы уберем и домой.
Вот это новость!
Ну вот что со мной не так? Все, кто со мной оставался, в поселок вернулись на своих ногах и в прекрасном состоянии, даже у бывших пленников раны зажили. Меня же на носилках притащили, в полном отсутствии сознания. Тут без доброго русского мата настроение свое не выразишь.
Покрошили мы тогда, в овражке том, вражин. Лихо справились. С их стороны одни трупы, с нашей — ни одной царапины. Ай да я. Вот как здорово все организовал. Радуемся все, как дети, скачем блин. И я, баран самовлюбленный, страх потерял. Стою, на вояк, своих танцующих любуюсь, варежку раскрыл. Нет бы назад тупы посчитать, да назад обернуться. Так, с улыбочкой мне и прилетело. Не всех зерклю мы оказывается тут положили. Еще один нарисовался. В кустики видимо по нужде отлучался, подзадержался блин. Точно в плечо мне стрелу всадил, гаденыш. Лучше бы в голову, всеравно она тупая.
Наши конечно это дело без внимания не оставили, быстренько, из гостя нежданного, дикобраза сделали, Рутыр ему еще потом топориком макияж навел очень качественно. Но мне-то от этого уже не легче. Плечо-то болит. Так с улыбочкой дебила, и стрелой в плече я в овражек и скатился. Тушите свет. Очередной раз приплыл в нирвану.
В себя пришел лежащим попой к верху. Надо мной врачебный консилиум. Два зеленорожих аспиранта мне руки ноги держат, а третий профессор Рутыр, мне грязным ножом подарок зирклюковский вырезает, мало того, еще этой же рукой, сопли со слезами и потом себе вытирает, хирург недоделанный. Выразил я ему свое восхищение многословной нецензурной тирадой, и снова отрубился под общим наркозом.
В реальность вернулся
Во снах мне моя Лариния приходила. Как наяву. Заботилась обо мне. Так приятно. Как мамка в детстве, когда болел. Даже в лоб меня целовала как она, по голове ласково гладила, шептала что-то, только вот плакала все время. Так жалко ее. Бедняжка.
Сколько я так времени провел не знаю. Глаза открыл, рядом Борюкс задумчиво кемарит. Головой в верх вниз кивает и посапывает. Комната какая-то незнакомая. Кругом чистота. Пастораль ети его. Я в постели, под белой простыней. Запах приятный — травами нос радует, на ногу глянул. Нет. На пальце бирки нет, живой значит. Да и на морг не особо похоже.
— Где я? — Спрашиваю.
— Очнулся. Ну слава ветру. — Вздрогнул, и переветрился мой бородатый нянь. — Мы уже и надежду терять начали. Спасибо внученьке, выходила. Дома ты у нее. Хотели ко мне в терем тебя принести, она не дала. Сказала сама выходит. Плох ты был очень. Рана грязная, гноилась сильно. Да и сам ты огнем горел, бредил. Уж шесть дней как она с тобой болезным мается.
— А наши то дела как? — Вопрос я конечно задал невнятный, но он понял, что имею в виду.
— Пока нормально все. Собрались вот все в моем поселке. И люди, и озбрассо. Вместе понадёжнее оно, и от врага подальше, да и стены у меня покрепче будут. За вражиной следим постоянно, дозоры меняем. Он пока с берега не ушел, непонятно почему, но стоит на месте. Кольев наготовили с запасом, сетей, так же, наплели. Тебя вот лечили. Вот вроде и все.
— Внучке своей спасибо передай. Огромное.
— Зачем передавать. Сейчас сам поблагодаришь, она подойдет скоро. Заодно и охранников своих, они тоже поучаствовали. — Дед рассмеялся. — Как вспомню как она Рутыра тряпкой, которой ты перевязан был лупила. Грязная та, видите ли. И все по мордам, по мордам, а он только стоит и мычит, глаза поднять боится. Ох и смешно это было, ей чтоб попасть-то ему по роже, подпрыгивать приходилось. Зато теперь за ней этот бугай бегает как привязанный, в рот заглядывает, услужить во всем готов. Да и Дын тоже тенью ходит, непонятно чьи они теперь фастиры, твои или ее. Серьезная она у меня девчонка. Не забалуешь. — Он внезапно замолчал и задумался. — Покоя мне эти твои зирклю не дают. Все никак не соображу, как справляться с этой напастью. Может мысли какие у тебя есть?
— Есть. Щиты нужны.
— Это что за зверь такой?
— Защита это такая. Трудно объяснять, нарисовать надо.
— Сейчас. — Он вскочил с места и через мгновение мне листок протягивает. — Вот. Угольком нарисуй.
— Помоги приподняться. — Я скривился от простреливший плечо боли. — Ничего. — Успокоил заволновавшегося и заохавшего деда. — Терпимо, сейчас отпустит.
Но поработать художником не дали.
— Что тут происходит? — В дверях стояла она. Моя Лариния. — Я же просила тебя дедушка не беспокоить. Опять ты пришел.