Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти

Бакин Виктор Васильевич

Однако 2 октября руководство объединения и худсовет «Мос­фильма» отклонили кандидатуру Высоцкого. Отклонили, несмотря на аргументированные выступления в пользу Высоцкого уже тогда известных и авторитетных режиссеров С.Кулиша и В.Мотыля. Сек­ретарь Союза кинематографистов В.Санаев гневно заявил: «Мы это­го подзаборного певца будем снимать в роли Героя Советского Сою­за?! Да вы что, с ума сошли?! Только через мой труп в этом филь­ме будет играть Высоцкий! Надо будет, мы и до ЦК дойдем!» Но в ЦК идти не пришлось, так как и на «Мосфильме» сторонников Вы­соцкого не нашлось. Особенно против участия в фильме выступали представители КГБ, курирующие и консультирующие фильм: «этот «полушпана-полуартист», выступающий на каких-то подпольных вечерах,

не достоин играть советского разведчика...», «...советского разведчика, чекиста будет играть алкоголик, человек, скомпромети­ровавший себя аморальным поведением, бросивший двух детей?! Позвольте! Надо ведь когда-то и отвечать за свои поступки...». За­меститель председателя КГБ СССР Филипп Бобков, курировавший идеологическое направление в своем ведомстве, пообещал страш­ную экзекуцию Романову и Баскакову: «Я головы поотрываю руко­водителям Госкино, если они утвердят кандидатуру Высоцкого».

Г.Полока решил отказаться от картины, но Высоцкий удержал его:

— У тебя и так «Интервенция» за плечами, после этого от­каза они вообще тебе не дадут работать. Бирюкова будет играть Жора Юматов и сделает это хорошо.

Так и случилось...

Для фильма Высоцкий написал несколько песен: «Бросьте скуку, как корку арбузную...», романс — «Она была чиста, как снег зимой...» и танго — «Как счастье зыбко...». Первая песня в фильм не вошла.

Еще не раз, вопреки здравому смыслу и художественному вку­су, отличной пробе, желанию режиссера снимать Высоцкого, ему будет запрещено сниматься чиновниками от искусства. Его актер­ские пробы превращались в унизительную процедуру, сопровож­давшуюся мелочным надзором, вкусовыми придирками и необъяс­нимыми запретами. Актеры, которые сыграли вместо него, — очень талантливые и в большинстве случаев справлялись с отнятой у Вы­соцкого ролью. Но горечь несправедливости оставалась надолго в его душе...

Нелюбовь официальных властей с лихвой компенсировалась любовью благодарных слушателей, понимающих песни Высоцкого. В этом году ему вновь, как в 67-м, дарят хоккейные клюшки — «Вла­димиру Высоцкому с любовью от чемпионов мира и Европы» — с автографами выдающихся хоккеистов. Сомнительно, чтобы такой сувенир мог оказаться у идеолога от КГБ Филиппа Бобкова.

26 сентября Высоцкий играет Галилея, а в начале ноября но­вый уход «в пике» с попаданием в люблинскую больницу, где глав­ным врачом — Антонина Ивановна Воздвиженская, которая уже не­сколько раз «пользовала» Высоцкого. А ведь только три месяца на­зад, едва не отдав богу душу, он зарекался держать себя в руках. На этот раз Высоцкого из больницы забрал Любимов — приехали нем­цы, желающие видеть на «Таганке» «Галилея» с Высоцким. Любимо­ву наивно грезились гастроли в Германии. Высоцкий сильно отыг­рал, немцы предложили гастроли, но... грезы Любимова реализуют­ся лишь в феврале 1978 года.

Эти годы — 68 и 69-й — были для Высоцкого сложными во всех отношениях. Может быть, самыми драматическими в жизни. На­падки в печати, дважды увольнение из театра, запрет спектаклей и перспектива закрытия театра вообще, неопределенные отношения с Мариной, ограничения со стороны Людмилы на встречи с сы­новьями; несколько больниц, которых он панически боялся... Он жил эти годы в постоянном напряжении, в состоянии загнанности и затравленности того волка, о котором пел в своей «Охоте...». Ему очень нужна была поддержка и помощь. Он рвался к другу в Мага­дан, он пытался как-то уладить отношения с Людмилой, ему нуж­на была Марина... А он был одинок. Очевидно, родные и друзья не могли или не хотели его понять.

В.Высоцкий: «Ведь я всегда был окружен друзьями, казалось... а позвонить даже некому, с кем можно было бы поговорить просто по-человечески, безо всяких».

У Людмилы Абрамовой иной взгляд на это время: «Период 68, 69, 70-го годов — это годы, когда у него было равновесие. Равнове­сие естественного, здорового, высокого честолюбия со своими воз­можностями

и с миром. Была большая, необыкновенная любовь, были друзья, было взаимопонимание с Любимовым... В это время ему меньше всего нужна была какая-то поддержка. Когда мы расхо­дились, я Володе, как опора, как поддерживающее начало, была уже не нужна. Он твердейшим образом стоял уже на ногах».

Сердце обманутой женщины было полно обиды... Она не мог­ла объективно оценить состояние мужа в тот период. Разве можно назвать «взаимопониманием» с Любимовым одну из бесед в кон­це 1968 года: «Если ты не будешь нормально работать, я добьюсь у

Романова, что тебе вообще запретят сниматься, и выгоню из теат­ра по статье».

Следующий год будет не менее трудным и для Высоцкого, и для театра. В наказание за «вольнодумство» Театру на Таганке до 71-го года запретят любые гастроли.

ДАЙТЕ МНЕ СЫГРАТЬ ГАМЛЕТА! ДАЙТЕ ГАМЛЕТА!

1970—1971 гг.

В декабре 69-го года театр приступил к подготовке еще одно­го поэтического представления по стихам А.Вознесенского — «Бе­регите ваши лица». Поэзия Вознесенского и сценические интересы Любимова и на этот раз счастливо совпали.

В письме-аннотации к пьесе, отправленном в Министерство культуры, говорилось: «Тема пьесы читается соответственно как по­теря человеком лица в обществе капиталистическом, заинтересован­ном в обезличивании человека, и, наоборот, — обретении каждым своего индивидуального образа в мире социализма». Такая форму­лировка была прикрытием, позволявшим надеяться на преодоление цензурных препон, создаваемых чиновниками от культуры.

Спектакль готовился в темпе: 11 и 12 декабря состоялась чит­ка с участием автора, а 13 декабря прошла первая репетиция. Лю­бимов задумал это представление как спектакль-репетицию, при­меняя известный прием «открытой режиссуры». Постановщик си­дит во время спектакля на своем обычном месте — в десятом ряду, за столиком с лампой. Когда ему что-то не нравится, он включа­ет лампу и начинает говорить, объяснять, спорить, иногда идет к сцене и там продолжает разговор с актерами... Перенимая методы В.Мейерхольда, Любимов задумал в этом спектакле показать «кух­ню» «Таганки»: «Мне казалось, зрителям интересно увидеть теат­ральную кухню. С актерами я договорился об этом условии: пусть публика знает, что это открытая репетиция, и кому она не нравится, тот может сдать билет и деньги получить обратно в кассе. И публи­ке объявляли это, и она шла именно на открытую репетицию». Та­ким образом Любимов ввел в представление собственное лицедей­ство в роли Режиссера, напоминая публике о том, что театральное искусство — это прежде всего игра.

Художник спектакля Энар Стенберг натянул на фоне голубого задника пять металлических тросов, разлиновав небо, как нотную бумагу. Актеры на пяти этих тросах на ярком фоне в черных костю­мах восседали всемером, точно ноты на нотном стане.

Высоцкий участвовал как «соавтор» Вознесенского и как «сокомпозитор» Б.Хмельницкого. «Я изучил все ноты от и до» — эта песня звучала в первой части спектакля. А во второй части, в сцене, где речь шла об убийстве Кеннеди, на фоне кроваво-красного зад­ника Высоцкий пел «Охоту на волков». И была у него сквозная че­рез весь спектакль роль Поэта.

Весь декабрь и январь 70-го года Высоцкий активно репетирует.

28 января состоялся прогон спектакля для художественного со­вета театра, а 4 февраля сдача «Лиц» Главному управлению куль­туры.

Кульминацией спектакля стала песня «Охота на волков». Шел 70-й год, когда реакция все сильнее и сильнее наступала на демо­кратические свободы, и поэтому эту песню-приговор зрители слу­шали в мертвой тишине. Ошеломленный зал не мог поднять руки для аплодисментов и повторял про себя: «Идет охота на волков! Идет охота!»