Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти
Шрифт:
Из книги воспоминаний М.Влади: «Ты заказываешь мне пантагрюэльские ужины, ты зовешь кучу приятелей, тебе хочется, чтобы в доме всегда было много народу. Весь вечер ты суетишься возле гостей и буквально спаиваешь их. У тебя блестят глаза, ты смотришь, как кто-нибудь пьет, с почти болезненной сосредоточенностью. На третий или четвертый день почти непрерывного застолья, наливая гостям водки, ты начинаешь нюхать ее с видом гурмана. И вот ты уже пригубил стакан. Ты говоришь: «Только попробовать». Мы оба знаем, что пролог окончен.
Начинается трагедия. После одного-двух дней легкого опьянения.
Однажды ты швырнул меня в коридор и заперся в ванной, чтобы допить бутылку. Задыхаясь от ярости, я хлопнула дверью и послала тебя к черту».
Высоцкий — Золотухину: «У меня такая трагедия... Я ее вчера чуть не задушил. У меня в доме побиты окна, сорвана дверь... Что она мне устроила... Как живая осталась...»
Это было в самом начале марта, а затем начались сплошные метания... Чтобы как-то разогнать тоску и убежать от одиночества, Высоцкий просит Карапетяна сопровождать его в Минск к В.Турову. Оттуда, после непрерывного застолья в течение суток, новый порыв — к морю, в Ялту... А там три дня и три ночи в хмельном угаре: опять водка вперемежку с шампанским, бессонница, тщетные попытки убежать от себя самого.
Вернулись в Москву, но не прошло и недели после ялтинского угара, как Высоцкий предлагает относительно новый маршрут — тоже море, но другой город — Сочи. Было благое желание — отдохнуть, подлечиться. 7 апреля Давид и Владимир благополучно приземлились в аэропорту Адлер. Устроились в интуристовской гостинице. Процедура лечения заключалась в чередовании шампанского и морских прогулок. Через три дня друзья с изумлением обнаружили, что деньги кончились... И новая идея:
— Ты можешь мне организовать концерт в Ереване?
— Конечно!
У Карапетяна в Ереване живут родители, родные и двоюродные братья и сестры. Поэтому его «конечно!» очень уверенно звучало. Он звонит в Ереван и обо всем договаривается.
В Ереван прилетели в 4 часа утра, и тут же выяснилось, что на этот же день запланировано три концерта: первый — в четыре часа в клубе какого-то завода на окраине города, два других — в центре, в клубе КГБ, в семь и девять вечера. Все финансовые и организационные проблемы администратор взял на себя, обещал сделать киноролик — кадры из фильмов с участием Высоцкого. Мало того — он пообещал по сто рублей за концерт, что было много выше официальных расценок.
Поскольку существовал официальный запрет на публичные выступления, Высоцкий при составлении репертуара не стал вводить какие-то свои серьезные песни. Не было ни «Охоты на волков», ни «Баньки»... Он не хотел подводить людей, организовавших концерты. Помимо этих трех концертов было несколько домашних с более широкой и свободной программой.
Каждого гостя, впервые приехавшего в Ереван, непременно возят на озеро Севан и в Эчмиадзин. Не избежал этого маршрута и Высоцкий. Особенно его поразил Эчмиадзин, который в раннем средневековье был столицей
— Давай свечки поставим...
Макет-сувенир Эчмиадзинского собора долго стоял дома у Нины Максимовны.
Однако, вернувшись в Ереван, друзья узнали, что концерты имели негативные последствия. Выяснилось, что на выступлениях в клубе КГБ присутствовал какой-то чиновник из Идеологического отдела ЦК, который записывал все, что происходило на сцене. Утром он подал официальный рапорт секретарю ЦК по идеологии
Р.Хачатряну о том, что сын Саака Карапетяна привез в Ереван полуподпольного Высоцкого, а режиссер Оганесян устраивает Высоцкому официальные концерты, на которых тот поет антисоветские песни. Кроме того, во время последнего выступления Высоцкий налил в стакан воды и характерным жестом поднял стакан: «Ваше здоровье». Шутка имела последствия. Филер довел до сведения начальства, что Высоцкий на сцене пил водку.
На другой день Давиду позвонил администратор концертов Оганесян:
— Давид, понимаешь, то, что я вам обещал, я сделать не могу. Я могу заплатить вам только восемьдесят рублей, по госрасценкам. Оказалось, что его уже успели снять с работы — только за то, что он организовал концерты Высоцкого.
В эти дни Владимиру удалось дозвониться в Париж. Может быть, главной причиной его метаний по городам и весям была размолвка с Мариной. Сорокаминутный разговор закончился примирением:
— Я жду тебя, как на Дальнем Севере ждут появления солнца...
Накануне отъезда в доме старшей сестры Давида собрались ее старые друзья, интеллигентные люди — врачи, ученые, композиторы... Все они были наслышаны о Высоцком и с нетерпением ждали встречи с ним. Но Высоцкому там стало плохо, пришлось вызывать «скорую». После укола стало легче. Родственники Давида предложили устроить Высоцкого в элитарную спецбольницу закрытого типа, но он наотрез отказался.
Вернувшись в Москву, Высоцкий понял, что вырваться из депрессии самостоятельно не удастся. Пришлось вновь лечь в больницу. На этот раз лечение, продолжавшееся с перерывами до середины мая, оказало на него благотворное влияние и привело организм и душу в долгожданное равновесие. По дружбе врач Дмитрий Дмитриевич Федотов устроил ему палату в своем кабинете — в старом флигеле института, в полуподвале, с небольшим оконцем у самого потолка, в проеме которого то и дело мелькали ноги прохожих. Эта раскладушка в профессорском кабинете была привилегией — в общей палате стояло 18 коек.
Вспоминает врач Елена Давыдовна Садовникова, которая около десяти лет была надежным другом, добрым советчиком и горячим почитателем творчества Высоцкого: «Мы познакомились с Володей при довольно грустных обстоятельствах. Я заведовала отделением в Институте скорой помощи Склифосовского и по своему профилю консультировала всех, кто попадал в реанимацию. Володя находился в очень тяжелом состоянии: у него был тромбоз мелких вен предплечий, шалило сердце. Он то приходил в себя, то сознание его вновь сужалось. Ему нельзя было двигаться, резко подниматься. А он нервничал, торопился поскорее вырваться из больницы.