Владыка
Шрифт:
— Всё, лешак. Зелёные насаждения можешь убирать, дальше я сам.
Погрустневший дед Архип махнул рукой. Рощица, растущая вокруг постамента, начала истаивать. Через минуту уже и подумать было нельзя, что здесь когда-то что-то росло.
— Я твоё желание выполнил, охотник, — объявил леший. — В расчёте мы с тобой!
— В расчёте, — согласился я. — Только помни: одолел я тебя раз, одолею и другой. Мне для этого уже и помощь не понадобится.
— Да уж вижу, что не понадобится, — проворчал дед Архип. — Силы-то в тебе — эвона, сколько стало, за версту шибает!
— Рад, что мы поняли друг друга. Рано или поздно я до тебя, конечно, доберусь. Программа максимум — истребить всех тварей на обозримом пространстве. Но, поскольку свою часть сделки ты честно выполнил, сегодня я тебя не трону. Забирай свою побрякушку и вали отсюда, — я поднял вверх руку с браслетом-прутом.
— Злыдень ты коварный, — заныл леший. — Меня тварью зовёшь, а сам-то?! Поработил, слово на крови взял, желание выполнить заставил — а как я всё честь по чести исполнил, так измываешься?.. О-ой, горе моё горькое! О-ой, каждый меня сироту-сиротинушку, обидеть норови-ит…
— Да погоди ты, не вой! Чем это я измываюсь?
— Освобождать меня не хочешь! О-ой, горе мне, горе…
— Да почему не хочу-то? — я начал злиться. — То есть, не то чтобы хочу, конечно, но по крайней мере не возражаю. Сказал же, забирай свою приблуду, да вали подобру-поздорову, пока я не передумал.
Леший всплеснул руками.
— Да как же я сам чары-то сниму? Это ты должен сделать.
— Я?
— Ну, а кто с меня слово на крови взял? Теперь, как я твоё желание исполнил, освободи меня от него.
Я вопросительно посмотрел на Егора.
— Ты что-нибудь понимаешь?
Тот пожал плечами.
— Видать, заклинание сказать нужно. Чтобы чары разбить.
— Какое ещё заклинание?
— Да мне почем знать? Я с лешаками сроду делов не имел. В наших краях эта погань и не водится почти.
— О-ой, горе мне го-оре! — пошёл на новый круг леший.
— Да заткнись ты, блин, — прикрикнул я. — Заклинание знаешь? Которое тебя от клятвы освободит?
— Нет, — леший так удивился, что даже выть перестал. — Кто же мне заветные слова-то скажет?
— Ну да, логично…
— Клятву тебе тогда Гравий подсказывал, — сказал Егор. — Стало быть, он и обратные слова должен знать. Да только на кой-они тебе?
— В смысле — на кой?
— Ну, заруби эту тварь, да и дело с концом. Возиться с ним ещё…
Леший снова взвыл в голос. Я покачал головой.
— Не, Егор. Я-то — не тварь, я своё слово держу. И не из-за возможных репутационных потерь, а потому что человек оттого и зовется человеком. Твари слово дадено, или кому — дело десятое. Клятву давал я, Владимир Давыдов. И становиться клятвопреступником не собираюсь… Короче. Побудь пока здесь, только не убей никого. Я за Гравием смотаюсь. Ты! — я повернулся к лешему. — Попробуешь на моего друга рыпнуться — вернусь, мокрого места от тебя не оставлю.
Это на моём ранге леший — ерунда, смахну и не замечу. А Егору, если лешего вдруг переклинит на нервной почве, не поздоровится.
Леший свирепо сверкнул на меня
Я вспомнил, как выглядит сибирский оплот, и переместился туда.
— Гравий? — переспросил парнишка-администратор. — Не, сюда не приходил. Спит ещё, должно быть.
— А где он спит?
— У Евдокии, поди. Где ещё-то?
— Да что ж такое! Того гляди и этот объявит, что женится.
Парень прыснул.
— Да не-е! Евдокия Гравию — не зазноба. Тётка это его. Баба одинокая, бездетная. Гравий, когда здесь бывает, частенько у неё ночует.
— Понял. А где эта Евдокия живёт?
— Да тут, рядышком. Вёрст двадцать.
— Двадцать вёрст — это, по-твоему, рядышком?
— Ну да. Не двести же.
Ну да. Действительно. Здесь, при таких-то просторах, и расстояния, видимо, по-другому воспринимаются. Я вздохнул.
— Коня дашь?
— Зачем коня? У Гравия во дворе якорь. Заходи, вон, в будку, да ступай на здоровье.
Я повеселел. Через минуту стоял перед крепкой избой, по самые окна утонувшей в снегу. Впрочем, дорожка до калитки была заботливо расчищена и посыпана песком. И там, где появился я, в снегу тоже был вытоптан пятачок. Я постучал в дверь.
— Кто? — моментально откликнулся женский голос.
Ответить я не успел. Дверь распахнулась, на порог выкатилась полная румяная женщина, ростом едва достающая мне до плеча. Гравию, то есть, вовсе в пупок упрётся.
— Охотник пришёл! — обернувшись в избу, крикнула женщина. — До тебя, племянничек! Да заходи, не стой на пороге! Ты кто таков, откуда взялся? Не видала тебя прежде. Снег-то валить — перестал, али нет?.. Да ты дверь-то, дверь-то закрой! Холоду напустишь. И сапоги сымай, не топчи мне тут! Не видишь, что ли, что помыто?.. А ты чего сидишь? Расселся, как на именинах! К тебе, чай, пришли — так встань хоть, поздоровайся!
Гравий сидел за столом перед самоваром. Тетушка, подскочив, толкнула его в плечо.
— Здрав будь, Владимир, — приподнявшись и протянув мне руку, сказал Гравий.
Ответить я не успел — тётушка затарахтела снова. Меня усадили на лавку, налили чаю и приказали угощаться бубликами. Бублики давеча покупала, в лавке сказали, что свежие. Да только где ж они свежие, когда этот вот, гляди-ка — с одного краю уже сохнуть начал? Это всё Алексашка, паразит. Как папаша его захворал, так теперь он в лавке хозяин. При папаше-то такого безобразия не было. Ежели говорили, что бублики свежие, значит, свежие! По три дня лежали, и хоть бы им что!
Тут, слава богу, на печи забулькало, и тётушка ускакала разбираться.
— Гравий, — быстро сказал я, — помощь твоя нужна.
Гравий молча кивнул. Пошёл к двери, снял с гвоздя тулуп.
— Ты кудай-то опять собрался? — из-за печи тут же выскочила тётушка. — Не успел прийти, уже снова за порог! А щи я к обеду — для кого варю?
— Мы быстро, — пообещал я. — Щи ещё даже довариться не успеют.
— Все вы так говорите!
Я решил, что Гравий уже достаточно одет, и положил руку ему на плечо. В следующую секунду мы стояли в пещере.