Власть и наука
Шрифт:
Бывший студент С.С.Четверикова и его ученик Сергей Михайлович Гершензон, казалось бы, сделал всё, что он него потребовали (признал вредной свою прежнюю научную деятельность, осудил учителей, заявил о полном отречении от своей научной позиции). Осуждая Кольцова, Серебровского, Дубинина, Вавилова, Гершензон старательно оговаривал и себя:
"... я в своих работах стоял на неверных, антинаучных, формальногенетических позициях, справедливо осужденных в докладе акад. Лысенко... я исходил при этом из вполне ошибочных допущений.
... Я всегда высоко ценил работы Мичурина и Лысенко, но в то
Менделистско-морганистские ошибки, которые есть в моей работе, объясняются тем, что я недостаточно глубоко овладел марксистской методологией, недостаточно изучил труды классиков марксизма -- Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, недостаточно изучил работы Мичурина и Лысенко, и именно поэтому в моих работах была проявлена одна из худших форм преклонения перед буржуазной культурой, что заключалось в принятии и поддержке реакционных идей, импортированных к нам с Запада в виде менделизма-морганизма" (149).
Возможно, Гершензону и многим другим его коллегам казалось тогда, что лысенкоизм утвержден в советской науке навечно, во всяком случае в течение их жизни он поколеблен не будет, и поэтому они брали на себя обязательство никогда больше в жизни к генетике не возвращаться. Нельзя ни на минуту до-пустить мысль, что они делали это искренне, что глаза их, затуманенные прежде зарубежным дурманом, вдруг раскрылись навстречу правде. Да и двух десятилетий не прошло, как все они вернулись к нормальным генетическим исследованиям. Пока же Гершензон произносил такие слова:
"... Я заявляю о своем полном отречении от формальной генетики, от менделистско-морганистского мировоззрения и безраздельно перехожу на позиции мичуринской науки. Я осознаю, что одной словесной декларации недостаточно. Все свои силы и знания в процессе дальнейшей работы я посвящу разоблачению лженаучности и реакционности морганизма-менделизма, беззаветному служению советской агробиологической науке" (150).
Но и после такого заявления его принялся добивать Ольшанский, обвинивший Гершензона в том, что в его работах была не мешанина разных взглядов, как пытался представить Гершензон, а "последовательный вейсманизм".
Конечно, очень тяжелым было положение членов партии. От них по партийной линии требовали непременного покаяния и отказа от прежних взглядов. Иначе с партией пришлось бы проститься не по своей воле, а там еще неизвестно, не замаячила ли бы перспектива лагерей и тюрем. Подавляющее большинство пошло по пути вынужденного признания ошибок. Так, 15 августа в "Правде" было напечатано письмо Жебрака, датированное 9 августа (151). Антон Романович писал:
"До тех пор пока нашей партией признавались оба направления в советской генетике... я настойчиво отстаивал свои взгляды, которые по частным вопросам расходились со взглядами акад. Лысенко. Но теперь... я, как член партии, не считаю для себя возможным оставаться на тех позициях, которые признаны ошибочными Центральным Комитетом нашей партии" (152).
Естественно, от научного работника такого ранга как Жебрак, одного лишь согласия с линией ЦК партии было мало. Это он хорошо понимал, поэтому постарался провести дальше в письме три линии: /1/ признать ошибочность взглядов Вейсмана, сославшись также на
"... я, как член партии и ученый из народа, не хочу, чтобы меня считали отщепенцем, не хочу быть в стороне от выполнения благородных задач ученых своей Родины. Я хочу работать в рамках того направления, которое признается передовым в нашей стране, и теми методами, которые предложены Тимирязевым и Мичуриным" (153).
Это заявление не удовлетворило руководящих товарищей. Под ним было напечатано почти такое же по размеру заявление "От редакции", в котором прежде всего было сделано важнейшее уточнение: было сказано, что Жебрак ошибается, когда упоминает о будто бы имевшем место признании партией двух направлений в генетике. Редколлегия газеты -- органа ЦК партии объявляла, что партией признавалось и признается только мичуринское учение. Затем было заявлено о пяти неверных утверждениях Жебрака: фальшивым названо заявление Жебрака о его расхождениях с Вейсманом; неискренним было названо признание им Мичурина; отмечалось, что
"у проф. А.Р.Жебрака имеется тенденция противопоставить учение И.В.Мичурина работам академика Т.Д.Лысенко и других мичуринцев" (154).
Слова Жебрака о положительных результатах его работ с пшеницей были расценены как хвастливые и сами достижения обозваны "мнимыми". Заканчивался весь этот разнос тем, что редакция приняла заявление Жебрака "к сведению, а последующая работа профессора А.Р.Жебрака покажет, насколько это заявление является искренним". Ждать чего-либо хорошего после такой реакции было нечего.
Редакция главной партийной газеты выдавала этот грубый отзыв за свое мнение. На самом же деле письма двух академиков -- А.Р.Жебрака и Б.М.Завадовского -- перед их публикацией -- были направлены на рассмотрение Лысенко. Он ответил в ЦК резко отрицательным отзывом, особо указывая на то, что оба ученых не принесли извинений ему лично, не раскаялись и не поклялись служить делу мичуринцев:
"...раньше [они] высмеивали учение Мичурина, теперь же почувствовали, что выступать прямо против учения Мичурина неудобно.
Поэтому они делают все, лишь бы доказать, что их менделевско-моргановские взгляды не расходятся с учением Мичурина. Учение Мичурина хотят подогнать под менделизм-морганизм...
В заявлениях прямо не говорится, что они не согласны с работами Лысенко, но в этих же заявлениях и не указывается, что они согласны с моими работами.
Тт. Жебрак и Завадовский замалчивают коренной вопрос наших разногласий -- наследование растениями и животными приобретенных под действием условий жизни свойств и признаков.