Власть и наука
Шрифт:
"Забвение и недооценка научных открытий являются характерными чертами именно буржуазной науки, оторванной от народа" (152).
На первенствующие позиции Лобашев выставлял то умозаключение, которое он считал в ту пору самым верным (или "необходимым"?):
"Лишь советская мичуринская биология поставила своей задачей изучить богатый народный опыт... и использовать его в социалистическом животноводстве" (153).
Абба Овсеевича Гайсинович, считавший себя учеником Серебровского, перевел в свое время на русский язык отдельные главы из американского учебника генетики Синнота и Данна. С наступлением тяжелых времен Гайсинович переметнулся в "спокойную" область -- историю науки -- и принялся уснащать том "Избранных
"Мечников талантливо и самостоятельно развивает дальше учение о естественном отборе, ничуть не смущаясь расхождением в этом вопросе с самим Дарвиным. Особенно рельефно выступает продуманность и последовательность Мечникова, если сравнить его выводы с возникшей четверть века спустя мутационной теорией, которая привела к самым антидарвинистическим и метафизическим выводам" (154).
"Мечникову очевидна ограниченность дарвиновского понимания изменчивости как постепенного и непрерывного процесса возникновения мелких изменений... Как известно, в настоящее время академик Т.Д.Лысенко основное значение в видообразовании также придает скачкообразным изменениям... Важно отметить, что и в вопросе о причинах наследственной изменчивости Мечников занимает позиции, близкие к мичуринскому учению" (155).
"Взгляды Мечникова в вопросах о причинах наследственной изменчивости сформировались еще до того, как Вейсман стал обосновывать свою фантастическую и идеалистическую "теорию зародышевой плазмы". Но и после этого Мечников встретил враждебно (1886) только что возникшую "ядерную теорию наследственности" и подверг ее критике" (156).
Среди этих людей был еще один грамотный генетик, ученик Г.А.Надсона, к этому времени уже погибшего в заключении, -- Александр Самсонович Кривиский, до 1948 года работавший в Ленинграде и временно потерявший после сессии ВАСХНИЛ работу. Стараясь сохраниться на научной должности, он фальсифицировал результаты опытов и заявил, что экспериментально подтвердил выводы Лепешинской, Бошьяна и Лысенко (см. прим. /92/) и стал печатать статьи с осуждением генетики (157), в которых утверждал:
"Внешняя среда может, вопреки мнению многих зарубежных микробиологов-морганистов... изменить наследственные свойства клеток" (158).
"Мичуринская биология твердо установила, что наследственные свойства передаются не через удвоение гипотетических наследственных единиц, а путем ассимиляции пластических веществ, что особенно ярко проявляется в процессах вегетативной гибридизации" (159).
В другом подобном же опусе (160) Кривиский настаивал на том, что в мире микробов осуществляется "вегетативная гибридизация" (161), что генов в природе не существует (162). Он предавал анафеме гены, которые теперь заключал в кавычки и обзывал "пресловутыми" (163). Кривиский писал:
"После исторической сессии ВАСХНИЛ, окончательно разгромившей вейсманизм-морганизм, советская микробиология окончательно избавилась от этих лжеучений" (164).
Захваливая лысенкоистов, Кривиский, например, считал, что бездоказательные утверждения С.Н.Муромцева о переходе одних видов микроорганизмов в другие совершенно верны (165), и добавлял от себя:
"Известное высказывание Т.Д.Лысенко о том, что новое видообразование осуществляется через неклеточные стадии, целиком приложимо и к микробам" (166).
Теми же устремлениями руководствовался физико-химик ленинградец Семен Ефимович Бреслера, фабриковавший данные о якобы возможном синтезе живых белков в отсутствие всяких генов (см. выше, прим. /89/). Бреслер в этих публикациях подчеркивал свою приверженность
"выражают основные положения материалистической биологии и указывают направление, в котором должно развиваться учение о биосинтезе белка" (167).
Выступая с докладом на расширенном заседании Ученого совета Института биохимии АН СССР 26 октября 1950 г., Бреслер заявлял:
"Мичуринская биологическая наука неисчислимыми фактами, экспериментами и наблюдениями, а также всей практикой построения научного земледелия доказала ложность, беспочвенность и субъективность выводов морганистов...
В другой важнейшей области биологических наук -- цитологии -- среди ученых Запада господствует реакционная теория Вирхова о неизменном самовоспроизведении клеток путем деления как единственном пути образования живого вещества. И здесь, как и у вейсманистов, в основе всего лежит предельческая и, по существу, идеалистическая мысль о том, что пути к искусственному созданию живого вещества... для человека закрыты, поскольку имеет место лишь количественное нарастание, копирование, по существу, неизменных клеток. Трудами советских ученых, в первую очередь трудами О.Б.Лепешинской, показана ложность этой концепции" (168).
Публикуя текст этого доклада в журнале "Вопросы философии", автор просто и доходчиво объяснял причину своего подхода:
"Для исследования макроструктуры белковой молекулы метод и подход органической химии оказались недостаточными. Здесь вновь было подтверждено неоценимое значение марксистской диалектики, указывающей на существование различных видов движения материи и на необходимость учета специфики явлений, что, как учит И.В.Сталин, наиболее важно для науки" (169).
Далее он вводил для пущего наукообразия понятие о трех уровнях структуры белка:
"1. Микроструктура белковой частицы.
2. Макроструктура глобулярного белка.
3. "Живой белок"" (170),
и заявлял, что в его экспериментах с бесклеточными очищенными аминокислотами ему и его сотрудницам удалось получить третью категорию структуры -- живой белок (как будто в сказке -- из живой воды и немножечко физики!). Далее он якобы наблюдал, как из искусственно полученного "живого белка" зарождались клетки:
"В этом "живом белке" полностью проявляется способность к обмену веществ и синтезу. Следовательно, он целиком принадлежит к биологической закономерности. В нем уже полностью выражены свойства жизни, как они определены Энгельсом.
Наконец, из "живого белка" в результате его развития возникает дифференцированная клеточная структура" (171).
Кривиский и его близкий друг Бреслер не были людьми полуграмотными, к успехам мировой науки глухими. И Александр Самсонович и Семен Ефимович были в курсе последних достижений науки, обладали прекрасной памятью, читали и по-немецки и по-английски. Но они предпочли не испытывать судьбу. Этим они отличались от тех их своих коллег, кто был вынужден бросить научную работу (подобно С.С.Четверикову, С.Н.Ардашникову, В.В.Сахарову и другим), или уехать в отдаленные места России, чтобы только не сдаться под напором диктата, не встать на колени, не пойти на сделку с совестью? Но пока В.П.Эфроимсон сидел в тюрьме за открытое отстаивание своих убеждений, другие ловчили и пресмыкались. Они не были похожи на Я.Л.Глембоцкого, Н.Н.Соколова и Б.Н.Сидорова, которых лысенкоисты переманивали всякими посулами на свою сторону, но которые оставили Москву и много лет работали в Якутии, где им все-таки удавалось вести и научную работу. В это же время М.И.Камшилов перебрался в Дальние Зеленцы на Баренцевом море, Е.Н. и Б.Н.Васины оказались на Сахалине, а Ю.Я.Керкис стал директором овцеводческого совхоза "Гиссар" в Таджикистане (172), Р.Б.Хесин уехал в Каунас.