Властелин колец
Шрифт:
– То есть? — не понял Пиппин. — Что же ты называешь настоящим? Что не изменилось?
– Деревья и энты, — ответил Древобород. — Я не до конца понимаю, что творится в мире, поэтому и объяснить вам всего не могу. Среди нас еще остались настоящие энты, и — как бы это лучше сказать? — они еще по–своему полны жизни, но есть и такие, что понемногу засыпают и становятся с виду просто деревьями, понимаете? В лесу, конечно, и обыкновенных деревьев много. Зато среди обыкновенных есть такие, что спят только вполглаза. Случается, что дерево и совсем проснется, а некоторые из деревьев даже становятся — как бы это объяснить — ну… немножко энтами. Такие вещи происходят постоянно. И вот, когда дерево просыпается, то выясняется иногда, что у него плохое сердце! Не сердцевина, нет, именно сердце! Я знавал несколько добрых старых ив над Энтвейей — их давно уже нет на свете, увы! Внутри у них было одно сплошное дупло, они разваливались на глазах, но по–прежнему были тихи и ласковы, как молодые листочки. А в долинах, у подножия гор, встречаются деревья здоровые, крепкие, стукни по ним — загудят как колокол, а сердца у них насквозь прогнили. И эта болезнь постепенно распространяется. В этом лесу одно
– Это, наверное, как Старый Лес, там, на севере? — уточнил Мерри.
– Да, да, вроде того, только гораздо хуже. Я уверен, что там, на севере, задержалась тень Великой Тьмы и память о тех злых временах передается по наследству. Но в моем лесу есть и такие урочища, где Тьма пребывает доселе. Деревья там даже старше, чем я… Впрочем, мы делаем все, что можем, — например, не допускаем в лес чужаков и праздных гуляк, воспитываем, учим, ходим дозором, удаляем недобрые всходы. Мы — пастухи древесных стад. Правда, нас, старых энтов, осталось немного. Обычно с годами овцы уподобляются своим пастухам, а пастухи — пастве, только перемены происходят медленно, а овцы, да и люди, в мире долго не задерживаются. Деревья и энты уподобляются друг другу быстрее, ведь они неразлучны веками. Энты похожи скорее на эльфов, чем на людей: они не так заняты собой, как люди, и глубже вникают в чужие души. Но, с другой стороны, и с людьми энты схожи: эльфы не так быстро меняются, не так быстро приспосабливаются к переменам, не так легко меняют цвет. Но кое в чем мы превосходим оба этих племени. Мы постояннее, и ум наш задерживается на вещах дольше. Некоторые из моих родичей совсем уподобились деревьям: чтобы заставить этих сонь встрепенуться, потребовалось бы нечто из ряда вон выходящее. Говорят они теперь не иначе как шепотом. Зато у многих деревьев из моего стада ветви постепенно становятся гибкими, как руки. Многие из этих деревьев научились говорить. Начали это дело, конечно, эльфы: это они будили деревья, это они наставляли их в искусстве речи и сами перенимали у них язык леса. Прежние эльфы пытались заговаривать со всеми, кто жил тогда в Средьземелье. Но пришла Великая Тьма, и эльфы уплыли за Море или укрылись в тайные долины, слагая песни о безвозвратном. Когда–то лес простирался до самых Льюнских Гор. Фангорн был не более чем его восточной окраиной… Что это были за времена! Я мог шагать весь день, петь песни и слышать в ответ лишь свой собственный голос, возвращенный полыми холмами. Все леса были тогда похожи на леса Лотлориэна, только гуще, крепче, моложе. А воздух как благоухал! Иногда я по целым неделям предавался праздности, дышал, наслаждался и ни о чем не думал.
Древобород смолк. Он шел не останавливаясь, и хоббиты дивились тому, как неслышно он шагает. Старый энт снова что–то забормотал — сначала себе под нос, потом все громче и распевнее. Постепенно хоббиты поняли, что на этот раз Древобород поет для них.
По заливным лугам Тасаринана я бродил весной. [348] Ах! Запах пробуждающегося Нан–тасариона! И говорил я — это хорошо! Под вязами Оссирианда [349] отдыхал я летом. Ах! Плеск и музыка Семи Ручьев Оссира! И думал я — куда же лучше? Но осенью я шел под клены Нелдорета. [350] Ах! Злато и багрец Тор–на–Нелдора! И то был верх желаний. Зимой же я ходил к дортонионским [351] соснам. Ах! Черно–белая зима Ород–на–Тона! И я не мог не петь под небом. Ныне земли сии под волнами — И я обхожу свой Фангорн: Амбаронэ, Тауреморнэ, Алдаломэ, [352] Где корни глубоко ушли под землю, Где лет облетело не меньше, чем листьев В Тауреморналомэ…348
Нан–тасарион (Тасаринан) (синд. «долина ив») — местность в Белерианде (земле, где располагались королевства эльфов в ПЭ и которая в конце ПЭ почти целиком ушла под воду, — см. прим. к гл.2 ч.2 кн.1) близ слияния рек Нарог и Сирион. Малонаселенный край.
349
Оссирианд (Оссир). Синд. «страна–семи–рек» (вариант перевода: «крепость–поток–стрела»). Край в Белерианде. Известен был также под названием Линдона. Войны Белерианда почти не затронули Оссира. После того как Белерианд ушел под воду, часть Оссирианда осталась сушей. Здесь впоследствии располагалось королевство Гил–галада.
350
Нелдорет (Тор–на–Нелдор). Предположительно синд. «страна буков». Лес в Белерианде, примыкавший к долине Нан Дунгортеб (см. прим. к гл.9 ч.4 кн.2, Некогда подобные ей твари…). Нелдорет был частью эльфийского королевства ПЭ Дориата; здесь Берен повстречался с Лутиэн (см. прим. к гл.11 ч.1 кн.1, Был долог лист и зелен луг…).
351
Дортонион (Ород–на–Тон).
352
Амбаронэ. Кв. «мир +?». Алдаломэ. Кв. «великая тень». Тауреморналомэ. Кв. «лес + черный + тень».
Древобород кончил петь и замолчал. В лесу стояла мертвая тишина — ни звука, ни шороха, ни вблизи, ни вдалеке.
День постепенно гас, и среди деревьев сгущались тени. Наконец впереди замаячили крутые темные склоны: то были подножия Туманных Гор, зеленая подошва уходящего в поднебесье Метедраса. Река Энтвейя — или, вернее сказать, пока еще не река, а всего лишь ручеек — с шумом и плеском бежала навстречу, прыгая с камня на камень, а справа поднимался пологий склон, поросший травой, серый в слабом свете сумерек. Деревья на склоне не росли, и взгляду открывалось небо — а там, в озерах меж белыми краями облаков, уже плавали звезды.
Почти не замедляя шага, Древобород направился в гору, и перед хоббитами внезапно открылся вход в его жилище. По обе стороны от входа, как часовые у ворот, стояли два огромных дерева. Створок у «ворот» не было, но деревья тесно сплелись ветвями, преграждая путь. Старый энт подошел ближе. Деревья немедленно разняли ветви и вскинули их кверху. Листья встрепенулись и зашелестели — деревья были вечнозеленые и стояли в полном облачении, темном, чуть посверкивающем в сумерках. За порогом открылось широкое ровное пространство, служившее полом огромному залу без крыши, уходящему в склон горы. Стены зала чуть отлого поднимались вверх локтей на пятьдесят, а вдоль них тянулся ряд деревьев — чем дальше от ворот, тем выше.
Зал замыкала отвесная скала с небольшим полукруглым гротом у основания. Это была единственная «крыша», если не считать ветвей деревьев, которые в дальнем конце зала почти смыкались над головой, оставляя посередине лишь узкую полоску открытого неба. Над входом в грот, заслоняя его прозрачной водяной занавесью, падал с отвесной каменной стены серебряный ручеек, отделившийся от горного потока. Вода собиралась в большую каменную чашу у корней деревьев, переливалась через край и бежала вдоль тропинки обратно к Энтвейе, начинавшей отсюда свой долгий путь через Фангорнский лес.
– Гумм!.. Пришли! — объявил Древобород. — Мы примерно в семидесяти тысячах энтийских шагов от места, где встретились, но сколько это будет по меркам вашей страны, сказать не могу. Мой дом находится здесь, у подножия Последней Горы. Если перевести название — вернее, самое начало названия, — оно будет звучать как «Родниковый Зал». [353] Мне по душе это место. Тут мы сегодня и заночуем.
Перед сторожевыми деревьями Древобород поставил хоббитов на траву, и они вслед за ним прошли в арку ворот. Только теперь друзья заметили, что Древобород при ходьбе почти не сгибает колен, зато шаги у него получаются огромные. Ступая, он сначала зацеплял землю большими пальцами, действительно необычайно длинными и толстыми, а затем опускал ступню.
353
В оригинале звучит гораздо величественнее, чем в переводе: Wellinghall — Веллингхолл (ср. Веллингтон и др.). Для английского слуха это название, вполне достойное державного владыки.
Древобород постоял немного под брызгами водопада, глубоко вздохнул, довольно рассмеялся и вошел в пещеру. Посреди нее стоял широкий каменный стол, — правда, ни кресел, ни стульев тут явно предусмотрено не было. В глубине ниши было совсем темно. Древобород поставил на стол два больших кувшина. Казалось, в них простая вода, но энт протянул над сосудами руки — и вода заискрилась: в одном — золотым, в другом — ясно–зеленым светом. В гроте стало светлее, и хоббитам показалось, что они сидят под кронами деревьев и сквозь пышную зеленую листву проникает солнце. Оглянувшись, Пиппин и Мерри увидели, что деревья, стоявшие вдоль отлогих стен зала, тоже стали светиться — сначала едва заметно, потом все ярче, пока наконец каждый лист не окаймила полоса света — зеленого, золотого, медно–красного, а стволы превратились в колонны, словно высеченные из какого–то фосфоресцирующего камня.
– Ну что ж, продолжим беседу, — сказал Древобород. — Наверное, вы хотите пить? Устали? Тогда отведайте вот этого!
В глубине пещеры стояло несколько высоких каменных жбанов с тяжелыми крышками. Одну из них энт поднял, вместительным черпаком зачерпнул какого–то напитка и наполнил три чаши — одну огромную и две поменьше.
– Это энтийское жилище, — сказал он, разводя руками. — Боюсь только, сидеть тут не на чем. Разве что на столе?
Он поднял хоббитов и усадил на каменную плиту на высоте футов шести над полом, где они довольно удобно расположились, болтая ногами и потягивая энтийский напиток. Он напоминал обычную воду, ту самую, что они пили недавно из реки. Но теперь в ней чувствовался незнакомый привкус. Казалось, в нише повеяло напоенным запахами леса ночным ветром.
Напиток не замедлил оказать свое действие. Сначала Пиппин и Мерри ощутили тепло в пальцах ног. Потом жар стал медленно разливаться по всему телу, наполняя усталые мышцы силой и свежестью. Волосы на макушке чуть–чуть приподнялись и тут же стали расти, свиваясь в пышные кудри. Тем временем хозяин грота омочил ноги в каменном бассейне у входа, вернулся и выпил свою чашу одним глотком, зато таким долгим, что, казалось, ему не будет конца.
– Ах–ха, — вздохнул наконец энт, ставя пустую чашу на стол. — Гу–ум! Гм! Ну, теперь можно и поговорить. Садитесь на пол, а я лягу — не то питье ударит мне в голову и нагонит дрему.