Влипла! или Смотри, не влюбись
Шрифт:
Сладко, трепетно, горячо… Не помню, чтобы хоть один поцелуй мог так лишать рассудка и самообладания.
Я просто хотел её. Всю. Без остатка. Себе.
И молился уже о том, чтобы эта близость не заканчивалась никогда.
Но вдруг Майя остановилась. Уперлась ладонями мне в плечи и, тяжело дыша, смотрела в моё лицо горящими страстью глазами и сейчас они отражали не пламя из камина, а то, от чего сгорал я сам изнутри.
Что-то резко изменилось. В её ярких глазах мелькнуло что-то схожее с испугом. Пламя потухло подобно
– Господи! – отпрянула она и зажала рот ладонью, глядя на меня с неподдельным ужасом. – Простите… Простите меня, пожалуйста! Я не должна была…
– Май, - потянулся я к ней, ласково шепча её имя.
– Я не должна была пользоваться вашим беззащитным ртом… красивым положением… Боже! – зажмурила она глаза и попятилась к лестнице, отрицательно тряся головой. – Простите, пожалуйста, Мирон Александрович. Больше это не повторится.
– Май, постой, - тщетно звал я девушку, которая, перепрыгивая через ступеньки, едва не путаясь в шелке, бежала в комнату.
Хотелось так же быстро бежать за ней – успокоить, обнять, снова почувствовать вкус нежных губ, но пришлось прижать свой зад обратно к дивану и дать обоим возможность отдышаться и прийти в себя. Нельзя в одно мгновение выстраивать непроходимую стену, а в следующее – самому же её ломать и переть напролом дальше, тем более тогда, когда с другой стороны тоже выросла стена из Майиного испуга и, кажется, сожаления.
Глава 42
Глава 42
Ой, дура! Что я наделала?! Мне ту настойку, похоже, даже нюхать нельзя было! А я целых три стопки в себя опрокинула.
Это всё Света виновата: одну – «только рот марать», две – «как на похоронах», а вот три «это уже по-нашему, но лучше бы пять».
Зачем я только её слушала?
Как умалишенная я влетела в комнату и, не сбавляя скорости, прыгнула под одеяло, каждой клеточкой своего тела желая сравняться с ним и ничем себя не выдать.
Идиотка! Зачем я это сделала? Может, он вообще не хотел меня целовать и никогда не думал об этом, а я как нимфоманка какая-то полезла к нему. Если бы я вовремя не одумалась и не вспомнила, кто мы друг другу есть, то, наверняка, не только языком ему в рот залезла, но еще и с ногами туда забралась бы.
Но он же ответил мне? Ответил на мой поцелуй?
Не могли же мне привидеться его объятия и то, как он забрался пальцами в мои волосы на затылке и притянул ближе к себе? Или могли?
Боже… Я уже не могу отличить фантазию от реальности. Но и до этого дня я не оценивала его как мужчину, с которым у нас может быть хоть что-то. Да и он вряд ли смотрел на меня хоть раз так, как мужчина должен смотреть на женщину. Скорее, я для него ребенок. Девочка-подросток, которая постоянно болтает, творит какую-то дичь, но так как она безвредна, то взрослый дядя лишь снисходительно вздыхает, мол: повзрослеет да сама поймёт, что дурочкой была.
Возможно,
А я, дура, язык ему свой в рот вывалила. Это всё его улыбка виновата! Точно! Я всегда на нее засматривалась. Да и как на нее, вообще, можно не засмотреться? Она же редкая как солнце среди вечной полярной ночи и мерзлоты его натуры.
Я поцеловала Мирона Александровича!
А что, если его траур по ушедшей жене еще с ним? Света сказала, что ему было очень сложно и тяжело, когда она ушла. Сама Света и Сан Саныч даже отпуск на работе взяли, чтобы первое время быть с Тимом и Мироном Александровичем. Было видно, что эта тема ей была крайне неприятна и болезненна, поэтому пришлось увести разговор в другое русло, чтобы не напоминать о тех черных днях. Самым жутким для меня оказалось осознание того, что вряд ли Мирон Александрович в силу своего характера хоть с кем-то делился тем, что у него происходило тогда в мыслях. Он же закрытый как черный ящик – никогда не знаешь, что таится внутри.
Я так сильно и долго крутила на пальце помолвочное кольцо, что казалось, сделала резьбу на пальце. Под одеялом уже было душно, но я всё равно продолжала прятаться, будто таким образом могла телепортироваться куда-нибудь подальше от собственного стыда.
В комнату кто-то вошёл, и я застыла. Зажмурила под одеялом глаза и даже дышать перестала.
Пусть думает, что я сплю. Очень крепко.
– Я знаю, что ты не спишь, - послышался рядом голос и матрац у моих ног прогнулся под тяжестью веса Мирона Александровича.
Обреченно выдохнула, стянула с головы одеяло и села в постели, всячески избегая смотреть на мужчину, который, точно знаю, смотрел на меня очень внимательно.
– Посмотри на меня, Май, - тихий, почти интимный шёпот пустил по моей коже мурашки.
– Я теперь вам в глаза еще лет сто не посмотрю, - буркнула я себе под нос, продолжая крутить на пальце кольцо. Бог мой! Блестящее-то какое!
– Май, - из-за этого будоражащего шёпота меня точно задавят мои же мурашки. – Посмотри на меня.
Подбородка коснулись мужские пальцы и, таки, заставили меня посмотреть в глаза мужчине, у которого я буквально только что висела на шее.
– Можете ничего не говорить. Я знаю, что виновата.
– И в чем же? – с лёгкой улыбкой спросил Мирон Александрович.
– В поцелуе.
– Ты его не хотела?
– Хотела… то есть… - растерялась я и снова опустила взгляд на кольцо, под которым, должно быть, уже мозоль.
– …Я не знаю, хотели ли его вы… я поддалась внутреннему порыву… Это же почти насилие с моей стороны!... Обещаю, что больше это никогда не…