Влиятельные джентльмены
Шрифт:
Он снова глянул на Славу, но уже с усмешкой.
– А вообще, Ростислав Львович, странное дело получается! Не ты ли мне намедни, с неделю тому, упоённо расписывал: «Мне бы так – расследования, работа под прикрытием»… «Настоящая польза», «Настоящая служба»? Так вот же она, служба настоящая! А ты нос воротишь, – и Алекс озорно подмигнул.
Слава смерил его тяжёлым взглядом и слегка по-детски насупился:
– Ты, Александр Климентович, меня тоже пойми. Никак не мог знать я неделю назад, чему завидовал…
В ответ Алекс только в голос расхохотался.
Февраль 1970-го
Вместо обычной спешки и кутания в пальто от влажного, кусачего ветра люди неспешно прогуливались под ясным небом и, жмурясь, улыбались солнцу. Водители как будто уже и не так нервничали в заторах, а почти умиротворённо щурились солнечным бликам в снегу и на куполах. Пешие обыватели старались улизнуть со службы на часок пораньше, чтобы прогуляться до любимой ресторации – привычной, знакомой едва ли не с отрочества, но в такую погоду словно бы новой и особенно прекрасной. Черными стайками после постной трапезы разлетались семинаристы – те же, в сущности, школяры, но в сословном, а потому особенно приметные. Дворники с виду прилежно, но много вальяжнее обыкновенного махали широкими лопатами, соскребая снег с тротуаров. Городовые дремали на перекрёстках, а вездесущие туристы на тех же перекрёстках щебетали небуднично, с особенным возбуждением… Да, жизнь расцвела даже в мороз!
Единственным, кто, похоже, не поддавался этому настроению, был неприметный крепко сложенный мужчина в тёмно-сером пальто с коричневой кожаной папкой в руке. Он не обращал внимание ни на игру солнца с предмартовским снегом, ни на витрины дорогих магазинов, соревновавшихся в искусстве зазывания покупателя, ни на красивые старомодные трамваи, заменявшие столице подземку. Он почти бежал от Невского по Малой Морской, по-столичному раздвигая неспешно гуляющих обывателей, непрерывно бубня при том извинения, но нисколько не меняя курса.
Свернув направо, он нырнул в едва приметную арку массивного казённого здания и через минуту уже стоял во внутреннем дворе перед большой парадной. Надпись, исполненная в дореформенной орфографии позолоченными буквами на поблекшей от времени, но всё ещё роскошной табличке, гласила: «Отдленіе по охраненію общественной безопасности и порядка». Мужчина на секунду задержался, запрокинув голову и будто что-то припоминая. Потом хмыкнул и взбежал по лестнице в холл.
Симпатичной, но необычно крупной и широкоплечей девушке за стойкой на входе он тихо сказал:
– Добрый день, Алла Георгиевна.
– Александр Климентович! Как я рада! После стольких лет! – с улыбкой рокотнула она спустя секунду замешательства. – Его превосходительство примет Вас сейчас же! Я ему доложу, а Вы, пожалуйста, проходите на пятый, в его кабинет.
– Превосходительство… – протянул мужчина с тенью удивления на лице. – А где именно я, Алла Георгиевна, мог бы тот кабинет на пятом отыскать?
– Из лифта направо и до
Заблудиться и правда оказалось сложно. В конце длинного прямого коридора, обставленного в старомодной манере имперских времён, возле тяжёлой двустворчатой двери стоял часовой. На самой двери висела табличка: «Генерал-майор В.С. Рязанов-второй». Прямо перед ней посетитель остановился, а часовой постучал в дверь и сунул голову между створками:
– Ваше превосходительство, к Вам капит… – часовой запнулся, – к Вам Велецкий! – и через секунду уже в его сторону: – Проходите, его превосходительство ждёт Вас.
«Превосходительство, вот же ж…» – вновь усмехнулся Велецкий и шагнул внутрь.
Кабинет генерала Рязанова больше напоминал бальную залу. Может быть, не такую и большую, но явно достаточную для средней руки светского приёма. На высоких стенах, обитых по низу тёмным бархатом, висели картины в потемневших от времени рамах. Посередине стоял большой стол тёмного дерева, а за ним, в конце залы, на небольшом возвышении – такое же большое и тёмное бюро.
От бюро к посетителю спешил невысокий и слегка пухлый человек «поздних средних», как он сам любил говорить, лет в тёмно-синем мундире с золотыми эполетами.
– Александр Климентович, дорогой! Сколько лет, сколько зим!
– Пять… Ваше превосходительство, – запнувшись на обращении, улыбнулся Велецкий.
– Ах, давай без «превосходительств», мы же давно друг друга знаем! – генерал подхватил его под руку и повёл в конец кабинета. – Для тебя я, как и прежде, Василий Семёнович.
Дойдя до бюро, генерал поставил два из стоявших перед ним стульев напротив друг друга и жестом пригласил сесть.
– Ну что, давненько не бывал капитан Велецкий в Охранке? – подмигнул он.
– Я бы сказал, давненько не бывал Велецкий при исполнении, – улыбнулся Александр Климентович.
– И то правда, – хохотнув, согласился генерал. – Знатно, знатно нас прежнее правительство приложило… Ну да что ж мы всё о грустном?
Генерал остановился под портретом правящего Государя и постарался, как умел, дружески посмотреть на Велецкого.
– Слышал я, Александр Климентович, что жизнью своей ты сейчас не то, чтобы очень доволен?
– «Копать не могу, просить стыжусь», – грустно улыбнувшись, честно ответил Велецкий, не считая нужным рисоваться перед бывшим, но всё таким же всеведущим командиром. – По всему выходит, что я должен благодарить социалистов за то гражданское пособие, на которое сейчас живу…
– …но благодарить не будешь?
– Не буду.
– А тех, кто их давеча в Думе скинул? И после минувших выборов новый кабинет сколотил? – теперь уже генеральский взгляд походил на рентген.
– Я человек военный, хоть и отставной, – пожал плечами Велецкий. Ему что либералы, что прогрессисты были равно безразличны. Главное, чтобы без работы не оставляли, как левые. Но генерал улыбнулся одобрительно.
– Ты виски не желаешь?
– Нет, Василий Семёнович, спасибо, мы ж с Вами как будто на работе, а я на работе ни капли не могу…