Влиятельные джентльмены
Шрифт:
– Будь моя воля, Слава, я бы оградил и Вас, и всякого штатского от любой потребности в общении с уголовным элементом… В том, собственно, моя работа и состоит. Снова, – не без скрытого самодовольства улыбнулся Велецкий при мысли о любимой и, чего греха таить, щедро оплачиваемой согражданами работе.
– А как же настоящая служба! Штатский-не штатский, а всякий должен быть готов в строй встать. «За царя, за Родину, за веру!»
– Друг мой, всеобщий призыв уже третий год отменили, – почти по-отечески улыбнулся Велецкий. – Неужто вы панель не смотрите?
– При чём здесь панель? – насупился Слава. – При чём здесь призыв? Я, может, не плоше
На том и условились: как только Слава будет полезен в каком-нибудь «настоящем деле», майор Велецкий непременно его позовёт. Разумеется, майор более всего надеялся на то, что с непривычки Слава даже после неплохого виски будет-таки мучаться в понедельник главоболием, каковое есть лучшее средство от глупых идей. Ровно так оно и получилось, а потому утром среды Слава был безмерно удивлён, услышав в своём рабочем телефоне знакомый голос с коротким вопросом: «Друг мой Ростислав, Вы не передумали участвовать в расследовании?».
Слава уходил с работы в этот день пунктуально, но не без внутреннего трепета. Может быть, лучше сказаться Велецкому больным? Или занятым до позднего часа? Мало ли какой заморский концерн открылся в столице и срочно, срочно требует новых кадров! С другой стороны, авантюрная часть его натуры – маленькая, потаённая до времени и оттого пугающая теперь – требовала узнать по крайней мере то, в чём заключается дело. Ведь не мог же Слава понадобиться для заурядного крючкотворства в Охранке!
Дело сразу же показалось ему простым и захватывающим одновременно: Велецкий решил прикрыть лавочку рассыльных, торговавших чуть не по всей Выборгской то ли морфином, то ли ещё чем похуже. Александр Климентович рассказывал страшные вещи о том, что дурманщики обхаживают тысячу с лишним человек. «Завирает», – лениво думал Слава, с чувством гоняя чаи у Велецкого в домашней столовой, обставленной без излишеств, но со вкусом. У самого Славы столовой дома, понятное дело, отродясь не водилось, зато водилась супруга и двое малолетков – а оттого ужинали у Алекса. Приходящая кухарка уже откланялась, снабдив мужчин горячими кушаниями и чаем, а потому можно было секретничать, не опасаясь чьих бы то ни было посторонних ушей.
– Неужто действительно наркотические вещества?
– Наркотические и определённо запрещённые. За них несчастные любые деньги выложить готовы…
– Бедняги… – вздохнул Слава.
После смерти отца он по молодости лет сам едва не стал морфинистом. Но суровое внушение и тяжёлая рука супруги оказались и тогда действенным средством от душевной нестабильности.
– Так что, друг мой Ростислав, – продолжал Алекс, – это расследование выходит делом не только служебным, но и общественным. То есть самой настоящей службой по всем статьям. Как раз такой, которой тебе и хотелось.
– Но, я… Как я-то тебе могу в нём пригодиться?
– По всему получается, Слава, что порошок этот им доставляют в газетах рассыльные. В тех газетах, которые не по подписке, а за наличный расчёт, ясное дело…
– Зачем же рассыльным этим мараться? А уж если поймают, так на поселениях куковать лет десять, это как пить дать!
– Рассыльные – народ небогатый. Ни квалификации, ни опыта, ни даже особого усердия там не нужно – но и платят соответственно. Разве туда не те идут, кого больше никуда не берут? Без гражданского пособия они бы и вовсе концы с концами не сводили. Да и сейчас… Вот и ищут, где подзаработать.
Про голодный желудок Слава знал не понаслышке, хотя и успел порядком подзабыть. Но майорскому неверию в людей всё одно удивлялся.
– И где же они таких набирают по-Вашему, Александр Климентович? И, опять-таки, как я-то здесь могу помочь?
– А вот это и есть самый интересный вопрос! Я полагаю, что именно через вас торговцы дурманом и находят рассыльных.
– Окститесь! Я, Ваше высокоблагородие, ни в жизнь свою…
– Полно, Слава, полно, я же не Вас лично имею в виду! Но ваше достопочтенное агентство, которому и сам, известно, обязан несколькими временными заработками. Вы ведь Выборгскую сторону обслуживаете?
– Д-да…
– Рассыльных на газеты туда подбираете?
– Не без этого…
– Вполне может статься, что это и не ваши, а кто-то из конкурентов. Хотя, насколько я могу судить, все крупные газеты на Выборгскую рассыльных нанимают именно через Вашу контору. В любом случае, кто как не Вы сможет помочь мне при начале этого расследования?
– Ох… Я рад, конечно, стараться… Но только каким образом?
– Самым непосредственным. Вы мне предоставите данные обо всех разносчиках газет, рекрутированных за последние полгода при посредничестве вашего агентства.
– Но ведь это ж… Это ж личные сведения так-то… Персональные данные, вот! Их и мне-то смотреть вполглаза можно, не в обиду будь сказано, а Вам – и того меньше…
– Ну а если и я тоже взгляну так, вполглаза?
Условились после недолгих пререканий на том, что Слава скопирует для давнего приятеля все анкеты рассыльных, хоть раз отправленных с газетами на Выборгскую, Алекс просмотрит их все в Славином присутствии, а после вот здесь же, прямо в этой столовой, кинет в камин. Да так, чтобы Слава видел.
«Ты отыщешь в жизни пользу. Настоящую. Обязательно», – говорил Славе отец, умирая в далёком 1957-м. Вернувшийся за двенадцать лет до того с настоящего и страшного фронта, Лев Осипович Никитин как-то сразу оказался чужим в этом уютном мире. Этот, петроградский, мир не знал войны уже целый век, с самой Крымской кампании.
Нет, о войнах обыватели слышали и в XX веке. Но бои неизменно случались где-то далеко – то на Дунае, а то всё больше на Востоке, на берегах неспокойного Тихого океана. Петроградскому жителю, положа руку на сердце, не было до них дела. Здесь вели свои щелкопёрские сражения журналисты разных газет, а с недавних пор ещё и телеканалов. Здесь воевали и мирились депутаты левых и правых партий, стремясь отхватить себе побольше влияния в Думе. Здесь открывались, разорялись и снова открывались маленькие лавочки и огромные мануфактуры. Но обыватели шли изо дня в день по своим делам – кто в контору, а кто в клуб – и не уделяли они такого уж большого внимания ни щелкопёрам, ни выборным, ни купцам.
Не изменял привычного уклада их жизни даже приезд Государя, который по временам останавливался в Мариинском и даже показывался в Зимнем, а потом снова уезжал на бескрайние просторы бывшей империи символизировать её ускользающее единство. И все эти Высочайшие приёмы, все эти военные смотры на Марсовом поле были для горожан лишь данью старой моде да поводом сызнова посетовать на лишние пробки и лишние траты. Зачем России этакая армия в середине спокойного XX века?
А вот Льва Никитина угораздило-таки узнать на своей шкуре – зачем…