Влюбиться на максимум
Шрифт:
— Извините, Борис Васильевич, вы назвали эту девочку Макс? — полушёпотом спросила одна из девушек.
— Ну, — смотрит он что-то в карте.
— Это прозвище?
— Имя такое. Максим её зовут. А что? — поднимает голову и с прищуром смотрит на неё.
— Ну вот, а ты говорила — потеряли пацана. — Хихикают медсестры.
— Куры, вам заняться нечем? Вот он проснётся, мы все вместе с ним посмеёмся над его ориентацией. У него девок было… — оборачивается ко мне и смущается, что я слышала
Быстро вхожу в палату и застываю у двери. Гордей неподвижно лежит на койке с закрытыми глазами. Рядом пикает какой-то аппарат, который контролирует его жизненные показатели. Через катетер под ключицей медленно поступает лекарство из капельницы.
Он бледный, как простыня, на которой лежит. Над левой бровью пластырь закрывает швы от рассечения. И левая рука в гипсе. Доктор сказал, что у Дэя ещё перелом четырёх рёбер. В остальном он целый. Почти легко отделался, если не считать того, что лишился селезёнки. А мог бы и калекой навсегда остаться и гонять потом не на машине, а на инвалидном кресле всю жизнь. За руль он теперь точно не скоро сядет, лишение прав — сто процентов, года на два-три.
Онемевшими от волнения ногами делаю всё же нерешительные шаги к постели Гордея. Сердце бьётся, как сумасшедшее в груди, даже дышать тяжело.
Вглядываюсь в его расслабленное лицо, словно слепленное из воска. Если бы не цифры на экране монитора рядом, я бы подумала, что он не дышит. Осторожно провожу пальцем по щетинистой щеке.
Он из сказки — спящий красавчик. Почему я раньше не замечала насколько он красивый? Правду говорят — мы ценим, когда теряем… А я всё рушу своими руками. Если бы не выгнала тогда, если бы поговорили, и постаралась понять, то его бы здесь не было. Это моя вина…
— Прости меня, пожалуйста… — беру его тёплую руку и целую. — Я дура… полная кретинка…
На мониторе немного подскакивает пульс.
Боже! Он реагирует!
— Это моя вина, я знаю. Обещаю, больше не делать таких ошибок. Только вернись к нам, прошу тебя, — выступают на глазах слёзы. — Я тебя очень люблю и скучаю, — произношу впервые эти слова.
Опять подскакивает пульс.
— Я так боялась тебе в этом признаться, но безумно тебя люблю. Ты самый лучший на свете… — прижимаюсь губами к его пальцам.
— Макс, — приоткрывает дверь Борис Васильевич. — Пора. Время закончилось.
— Можно ещё минутку? — умоляюще.
Он кивает головой и закрывает дверь.
— Мне пора… Твой дядя и так из-за меня правила нарушил. А ты поправляйся. Я тебя очень жду, — часто целую руку Гордея. — Люблю тебя…
Опять подскочил пульс на экране.
Я выхожу из палаты, главврач ждёт меня, подпирая стену.
— Борис Васильевич, он реагирует. У него пульс учащался, когда я с ним
— Хорошо… Значит слышит. Будем надеяться, что скоро очнётся. Пойдём. Я тебя провожу… Костюмчик только сними, — улыбается доброжелательно.
Ковыряюсь в рагу, которое на ужин приготовила мама. Аппетита последние дни почти нет. Даже порой тошнота накатывает.
Передо мной начинает вибрировать телефон, звонок с незнакомого номера. Оперативно включается приложение по определению спама и звонящих, и я вижу, что звонит Полозов.
Откуда у него мой номер?
— Да, — в голосе надежда на хорошие новости.
— Ну что, радуйся, очнулся твой Гордей. Завтра к вечеру в палату переведут, можешь навестить.
— Спасибо, Борис Васильевич! — лыблюсь, как ненормальная, пусть он и не видит.
— Я тебя, наверное, буду к коматозникам приглашать. Ты и мертвого с того света достанешь, — чувствую, что он на том конце тоже смеётся.
— Без проблем! Я же вам должна.
— Надеюсь, ты мне когда-нибудь пригодишься.
— Могу вашим хэйтерам звездюлей навалять, — предлагаю в шутку.
Он громко хохочет.
— Сам как-нибудь справлюсь. Спокойной ночи! Я так точно сегодня высплюсь.
— Споки!
Глава 53
Гордей сидит на кровати, вытянув ноги, и одной рукой пытается почистить апельсин. Он скатывается. Поймав его правой рукой, вгрызается в него зубами, морщится от горечи и плюётся.
Так увлечён этим занятием, что не замечает, что я зашла в палату.
— Дай сюда! — подхожу и отбираю у него апельсин, разрываю двумя руками кожуру, делю на дольки.
— Вот можешь мне кое-что объяснить? — глядит на меня.
— Смотря что…
— Зачем они все их мне приносят? — показывает на фрукты в корзине. — Если я их даже почистить не могу?
Я смеюсь.
— Это дань традиции. Всем несут и тебе тоже.
— Не помню, чтобы я их такой данью облагал. Мне вообще много фруктов нельзя…
— Позвал бы одну из сестричек, которые вокруг тебя тут стаей кружат, как воронье. Она бы тебе и почистила.
— Нет. Чтобы ты потом на меня снова обиделась? Я пас!
— Тогда не жалуйся. И вообще, если не нравится, то надо было в общую палату ложиться, а не в отдельную платную. Так бы делился передачками с соседями.
Он сморщил нос.
— А что не так? Не любишь людей?
— Не хочу лежать вместе с храпящими старыми пердунами. И пердуны — это не в переносном смысле, — взял меня за руку и подтянул к себе так, что я почти упала к нему на кровать.
— Осторожнее, — ругаюсь.
Всего неделя прошла, как в сознание пришёл. Швы, бондажи…