Влюблённые в театр
Шрифт:
Аналогия с Чеховым не случайна. Европейская драматургия ХХ века во многом впитала чеховские открытия. В пьесе Дюрренматта «Физики» (1961) психиатрическая клиника носит название «Вишнёвый сад». Дюрренматт, как всегда, парадоксирует. Его «вишнёвый сад» – это сад атомного века. В тихой, на первый взгляд, клинике рушатся, по замыслу драматурга, судьбы не только отдельных людей, но и всего мира. Впрочем, жанр своей пьесы Дюрренматт обозначил так же, как и Чехов, – комедия.
III
Размышления Дюрренматта о действительности, переплавляемой в художественное произведение, об источниках писательского вдохновения, отражённые в достаточно прямолинейной
Главный герой комедии «Метеор» – Вольфган Швиттер. Он, как и Корбес, знаменитый писатель, лауреат Нобелевской премии.
В одном из интервью Дюрренматт говорил: «Естественно, что в пьесе всегда ищут элементы автобиографии. Для образа писателя Швиттера мне требовался прототип: зачем мне было описывать кого-то, когда я мог описать самого себя. Я сознательно сделал своего главного героя писателем, чтобы писать о себе».
Новый герой Дюрренматта не убивает людей, чтобы, зарядившись творческой энергией, написать прекрасный детектив. И всё же природа творчества жестока по своей сути. Свой лучший рассказ Швиттер написал, когда его покончившая с собой жена лежала в гробу…
Большим художникам свойственно задумываться о месте своих произведений в мировом общелитературном контексте. Уместно ещё раз вспомнить чеховского Тригорина, который так говорил об отношении читателей к его произведениям: «… и так до гробовой доски всё будет только мило и талантливо, мило и талантливо – больше ничего, а как умру, знакомые, проходя мимо могилы, будут говорить: «Здесь лежит Тригорин. Хороший был писатель, но он писал хуже Тургенева».
Вымысел долгие годы был для Швиттера способом бегства от реальности, и когда литература изменила ему, жизнь утратила смысл. В преддверии смерти прославленный Швиттер сжигает свою последнюю рукопись. Это его бунт против общества, которое наградило его премией. Дюрренматт в «Метеоре» даже иронически смоделировал речь, которую, наверное, какой-нибудь литературный критик мог бы произнести на его собственных похоронах. В пьесе драматург вложил эту речь в уста умного и злого завистника Швиттера – критика Георгена: «Его (Швиттера – К. Г.) творчество было выражением внутренней безысходности, а не образом реальной действительности, его пьесы несли не правду жизни, а уродливое её сгущение…».
В «Метеоре» Дюрренматт словно подводил итоги своей собственной жизни, хотя судьба после написания этой пьесы отпустила ему ещё долгие годы.
IV
В пьесе «Метеор», кроме темы творчества, есть ещё одна большая тема – тема смерти. Обе темы решаются по-дюрренматтовски парадоксально. Драматург мастерски использует в своей комедии древний мифологический мотив мнимой смерти, который восходит к обряду инициации и древнеегипетской церемонии хебседа (ритуальное убийство состарившегося вождя и замену его молодым здоровым вождём, как это происходило в первобытном доклассовом обществе, древние египтяне заменили хеб-седом фараона – особым магическим ритуалом). В этих обрядах смерть выступает как испытание, через которое проходит человек, чтобы воскреснуть для новой жизни: смерть становится новым рождением. В преобразованном виде мотив мнимой смерти прочно вошёл в мировую литературу и существует в ней по сей день (от «Ромео и Джульетты» Шекспира до «Белоснежки» братьев Гримм и «Сказки о мёртвой царевне и семи богатырях» Пушкина, от «Смерти Тарелкина» А. Сухово-Кобылина до «Самоубийцы» Н. Эрдмана, от «Живого трупа» Л. Толстого до «Утиной охоты» А. Вампилова, и мн. др.).
Ни один большой художник не может пройти
V
Действие комедии «Метеор» разворачивается в мастерской художника, устроенной в мансарде. Стеклянная, наклонённая под углом и разделённая переплётами рам на квадраты стена занимает всю сцену. По замыслу режиссёра и сценографа (заслуженного деятеля искусств Украины М. Френкеля) мастерская напоминает скорее теплицу, в которой сосуществуют и губят друг друга диковинные, болезненно искривлённые и хищные растения. Здесь обитает Швиттер. Он занят тем, что старается умереть, а умереть он никак не может. Более того, своей неукротимой привязанностью к жизни он сводит в могилу всё новых и новых людей. Его спонтанное периодическое воскрешение – это абсурдная, скандальная, балаганная нелепость – составляет содержание длинной цепочки сцен спектакля.
Мир утратил свои сокровенные смыслы. Распались межличностные связи. Не нужно больше хранить супружескую верность, выполнять обязанности по отношению к детям, проявлять жалость и милосердие. Человеческое тело, мысли и чувства, повести и рассказы – всё на свете имеет свою цену, всё можно купить или продать. Этим миром правят магнат, которого почтительно называют Великий Мюгейм (С. Филимонов), и госпожа Номзен (А. Столярова). В нём, в этом мире, правда, ещё осталась наивная вера священника Лютца (Л. Бакштаев), любовь Ольги (Т. Назарова), семья Гуго и Августы (Г. Кишко и Н. Кудря). Но Швиттер (Н. Мажуга) все эти чувства и отношения испепеляет. Он знает о мерзостях этого мира, и сам является одновременно и палачом, и жертвой. И потому смерть воспринимается Швиттером как спасение, освобождение, путь к вечной свободе.
Возможным режиссёрским прочтениям образов Швиттера несть числа. Швиттеру можно было бы придать черты демонические, представить его как мрачного рокового вампира, высасывающего у своих жертв жизненные соки. И ли превратить Швиттера в непримиримого обличителя, срывающего все и всяческие маски современного западного общества. Режиссёр Петров увидел в Швиттере обаятельного и непосредственного человека, сохранившего живое, по-детски яркое и свежее восприятие мира.
Швиттер актёра Н. Мажуги любит играть. Он с удовольствием играет самого себя. Швиттер играет Швиттера, своевольного, капризного, избалованного всемирной славой писателя, которому простительно делать всё, что угодно.
Он может позволить себе встать на четвереньки и, задрав повыше свой домашний балахон, старательно пятясь назад, подползать всё ближе и ближе к доктору Шлаттеру (Н. Рушковский), чтобы получить заветный укол. Эта мизансцена, непредусмотренная авторской ремаркой, несомненно, усиливает комический эффект.
Режиссёру удалось вылепить мощную фигуру раблезианского типа. Швиттер испытывает наслаждение от самой включённости своего ещё не старого тела в жизненный биологический круговорот. Всё доставляет ему радость: красивая женщина, вкусная еда и крепкие напитки, даже процесс отправления естественных надобностей. Режиссёр решается на то, что нередко выглядит на сцене отталкивающе и непристойно, однако в спектакле «Метеор» карнавальный жест Швиттера с тазиком лишь подчёркивает его вкус к жизни.
В мансарде появляется сын Швиттера Йохен (А. Кочубей) и режиссёр выстраивает блистательную мизансцену: Швиттер и приглашённая им девушка лёгкого поведения Ольга, сидящие рядом на постели, мгновенно застыли. Швиттер сочинил новую игру «в короля и королеву» и Ольга её сразу же подхватила. Оба сидят неподвижно в скульптурных складках белоснежных покрывал, словно высеченная из мрамора статуя. Выдержав паузу, Мажуга – царственный поворот головы – обращает свой взор к Йохену. А в глазах скачут весёлые чёртики – насолил, насолил, насолил сыночку – и поделом ему.