Влюблённые в театр

Панченко Ирина

Дочь Раневской Аня (Мария Аниканова) привлекает очарованием молодости и на наших глазах рождающимся обаянием покорительницы мужских сердец. А пока она со сверкающими глазами трепетно ловит каждое слово пламенных речей романтического Пети Трофимова (Александр Хованский).

Достойно и просто играет Гаева Игорь Кваша. Нельзя не упомянуть также старого лакея Фирса в прекрасном исполнении Рогволда Суховерко. Пожалуй, общий строй спектакля нарушает лишь грубоватая и слишком нарочитая игра Валерия Шальных в роли второго плана – пошляка лакея Яши.

Образ

Лопахина Волчек постаралась наполнить новым содержанием в духе нашего времени, повернувшегося к капитализму, к свободному рынку. В постановках прежних лет в советских театрах Ермолай Лопахин традиционно трактовался отрицательно, как нувориш, новоявленный буржуа, рвущийся к обогащению. В своём интервью газете «Мир» режиссёр сказала: «Лопахины уже не кажутся злодеями, уничтожающими всё вокруг. Это сложные многомерные люди, а вовсе не только те, с кем ассоциируются представители русской мафии – тупые, короткостриженые молодцы с золотыми цепями на шее. Среди них есть люди, способные мечтать о «новой счастливой жизни для следующих поколений».

Молодой купец Лопахин Сергея Гармаша действительно больше походит на современного коммерсанта, чем персонаж Чехова. А что до его целей, то они не изменились – он напористо прокладывает путь к всё большему богатству, энергичен и удачлив. Очевидно, режиссёр предполагает, что сегодня эти цели будут восприниматься зрителями с пониманием и одобрением.

Американская пресса отметила этот новый акцент в трактовке образа Лопахина. Более того, этот образ в спектакле Волчек даже вызвал у некоторых критиков Нового Света ассоциацию с личностью миллионера Дональда Трампа.

Особой похвалы в её спектакле достойны костюмы, иначе и быть не могло, потому что художником по костюмам стал знаменитый московский модельер Вячеслав Зайцев. Мужские костюмы очень хороши своей строгой цветовой гаммой. Но ещё более безупречны наряды женские. Они просто изумительны. Особенной изысканностью отличаются платья главной героини, ведь Раневская только что вернулась из Парижа. Воздушные кружева её платья ассоциируются с нежной кипенью цветущих вишнёвых деревьев. Отлично сшитые костюмы создают единый ансамбль – цветовой и фактурный.

Перед сценографами Павлом Каплевичем и Петром Кирилловым стояла нелёгкая художественная задача, как это всегда бывает, когда у пьесы существует богатая сценическая история: от хрестоматийно известных реалистических декораций В. Симова в классической мхатовской постановке 1904 года К. Станиславского и В. Немировича-Данченко до экстравагантного решения В. Левенталя в спектакле режиссёра А. Эфроса (Театр на Таганке, 1975), в котором события чеховской пьесы разворачивались среди могил родового кладбища…

Скупыми средствами сценографы «Современника» создали единое сценическое пространство, организовав его так, что перед нами одновременно и вишнёвый сад, и усадьба, и поле. Поэтическая среда в спектакле призвана служить спокойным благородным фоном для игры актёров, фоном, намеренно не отвлекающим зрительское

внимание от психологических нюансов сложных взаимоотношений героев. На обобщённом фоне деревьев с пышными кронами на первом плане – верёвочные качели, садовая скамья, колодец, столы, стулья… Нет стен у этого дома. Неуютно, одиноко живётся ныне обитателям умирающей усадьбы, неуютно, одиноко у них на душе…

Галина Волчек сохранила текст последней чеховской пьесы, написанной в 1903 году, в неприкосновенности. Пронзительный лиризм, сознательная антипафосность – вот главные ориентиры режиссёра. Даже тогда, когда пафос прямо заложен в монологах и диалогах героев, как у Гаева, Пети, Ани, режиссёр предлагает героям не декламировать, а произнести свой текст в несколько иронической интонации и даже прокричать в колодец. Но и это не помогает. Зная трагическую историю России ХХ века, невозможно всерьёз воспринимать возвышенные монологи идеалиста Пети, слушать про его надежды на скорое светлое будущее. Сегодня ожидаешь более дерзкого режиссёрского обращения с текстом пьесы, бесстрашных купюр. Антикварное воспроизведение текста не всегда отвечает интеллектуальным запросам современного зрителя, ведь, как известно, верность духу творца намного важнее верности его букве.

И вряд ли можно сказать, что нас познакомили с новым прочтением чеховской пьесы. Хотя в спектакле, верном традициям русского психологического театра, благодаря режиссёру, появились в образах хорошо знакомых персонажей отдельные новые тонкие штрихи, ранее не раскрытые, хотя режиссёр и постаралась приблизить спектакль к реалиям современности.

* * *

Вместе с тем, читателю-театралу, конечно, интересно знать, существуют ли на современной сцене постановки чеховских спектаклей, к которым вполне приложимо понятие театральных новаций?

Проникновенный спектакль «Выстрел в осеннем саду» по чеховскому «Вишневому саду» играли актёры Киевского экспериментального театра в анфиладе комнат одного из старинных особняков на Подоле.

Работа украинского режиссёра Валерия Бильченко представляется истинно новаторской. Бильченко в соответствии со своей переакцентировкой чеховской пьесы дал ей название «Выстрел в осеннем саду». В 1995 году эта постановка была награждена театральной премией «Киевская пектораль» как лучший спектакль, а Бильченко был признан лучшим режиссёром года.

Метафорическое «чеховское ружьё» (Если в первом акте на сцене висит ружье, то в последнем оно должно выстрелить, писал Чехов) в спектакле Бильченко стреляет не метафорически, а по-настоящему. Драма не в только в том, что продан вишнёвый сад и больной Фирс нечаянно забыт бывшими хозяевами в заколоченном, оставленном ими доме. Драма умножена тем, что Ермолай Лопахин, казавшийся на протяжении всего действия самым хватким и сильным… кончает жизнь самоубийством. И психологически у Бильченко такой поворот событий в пьесе совершенно убедителен.