Вне рутины

Лейкин Николай Александрович

— Я не возьму, — сказала она. — Пошлите ему ихъ обратно.

— То-есть какъ это обратно? Теб посылаетъ эти два подарка твой женихъ, — проговорила мать.

— Я не считаю еще его своимъ женихомъ, — покачала головой Соняша. — Я ему не давала еще слова.

— Но вдь ты въ принцип согласилась.

— Мало-ли, что я въ принцип согласилась! Вчера я согласилась, а сегодня могла отдумать.

— Соняша! Да вдь ты изъ меня подлячку длаешь! — воскликнула Манефа Мартыновна. — Вчера-же ты мн сказала… вчера или сегодня,

я не помню хорошенько, что ты въ принцип согласна.

— Что такое принципъ? Принципъ — нуль. Но у меня есть еще детали.

— Онъ и на вс детали согласенъ. На вс, на вс… Вотъ я теб сейчасъ все разскажу.

— Да и разсказывать нечего. Нтъ, очевидно, вы тутъ что-нибудь перепутали. Какъ можно принимать цнные подарки, если мы еще ни въ чемъ не условились.

— На все, на все согласенъ. Онъ даже навстрчу намъ идетъ. Предлагаетъ то, о чемъ мы даже еще и не уговорились съ тобой, какъ слдуетъ. Онъ мн сказалъ, что согласенъ даже на то, чтобы я жила вмст съ вами, если ты этого захочешь.

— Ну, не думаю я, чтобы я на это согласилась, — опять покачала головой Соняша.

— Какъ? Мать родную?.. И ты мн это въ глаза говоришь? — вскричала Манефа Мартыновна.

— Не кричите, не кричите. Это вопросъ второстепенный, — остановила ее дочь. — Но если ужъ вы съ нимъ въ такія откровенности пустились, то намекнули-ли вы о томъ, что я считаю самымъ существеннымъ? Это о безпрекословной выдач мн отдльнаго вида на жительство при первомъ моемъ требованіи?

— Разумется, не говорила объ этомъ. Какъ я могу говорить о такихъ предметахъ, если человкъ мн суетъ брилліантовые подарки для передачи теб! Объ этомъ ужъ ты сама скажешь. Да вдь ты говорила, что у тебя будутъ предъявлены ему письменныя условія. Письменныя-то ужъ все какъ-то лучше, деликатне. Возьми браслетъ-то, наднь на руку, посмотри, какая это прелесть.

Мать протянула еще разъ Соняш браслетъ. Та, наконецъ, взяла его, надла на руку, сдлала гримасу и проговорила:

— Стараго фасона. Такіе браслеты носили во времена Очакова и покоренія Крыма.

— Да вдь, я думаю, фасонъ-то всегда передлать можно, а старые брилліанты всегда дороже цнятся. Въ нихъ вода лучше.

— Брилліанты-то крупные… — сказала Соняша, разсматривая браслетъ.

— Еще-бы. А посмотри, какое кольцо. За сто рублей такое кольцо не купишь.

Соняша надла кольцо, помотала рукой около лампы и пробормотала:

— Ничего себ.

— И остальные брилліанты мн показалъ. У него, Соняша, много брилліантовъ. Колье есть. И все это онъ теб въ день свадьбы…

— Насчетъ капитала-то у него не справились?

— Да разв можно, Соняша! Обстановка квартиры у него не особенная. Все старое, подержанное. По разсказамъ Дарьи, я много лучшаго ожидала, но домъ — домъ чаша полная. Много мдной посуды, самоваровъ, серебра. Но такъ какъ онъ мн сказалъ, что онъ готовъ перемнить квартиру на боле просторную, если-бы

ты этого пожелала, то, разумется, онъ не поскупится и на новую мебель хоть для спальни.

— Значитъ, ужъ онъ совсмъ увренъ, что я пойду за него замужъ? — спросила Соняша.

— Какъ теб сказать? Колеблется… хотя и уповаетъ, — отвчала мать. — Вдь это онъ браслетъ и кольцо прислалъ теб, чтобъ задобрить тебя. И, разумется, если ты ему откажешь, то придется все это возвратить ему. Я съ тмъ и взяла.

— Да не откажу, не откажу. Я ужь ршилась продаться, если онъ согласится на мои условія.

— Ахъ, Соняша, зачмъ такія слова! Зачмъ такія позорныя слова.

Мать даже схватилась за голову и зажмурилась.

— Слова… Слова обыкновенныя. Называю вещи своими именами, — сказала дочь и стала любоваться игрой брилліантовъ въ браслет.

— Если такъ разсуждать, то половину браковъ нужно назвать самопродажей. Какъ хочешь, а вс, вс свои выгоды соблюдаютъ, когда женятся или замужъ выходятъ. По любви вдь очень мало браковъ.

Мать начала переодваться. Снимая съ себя платье, она воскликнула:

— Но какъ онъ меня радушно принялъ! Боже мой, какъ радушно! Какъ онъ меня угощалъ! Не зналъ, гд и на какое мсто меня посадить.

Она хотла сообщить дочери про разсказъ Іерихонскаго о повивальной бабк Розаліи, но подумала, сообразила и умолчала.

«Пожалуй еще хуже раздразнишь Соняшу, — ршила она. — Сегодня она все-таки немножко угомонилась».

Переодвшись въ блузу, Манефа Мартыновна сла разложить пасьянчикъ на сонъ грядущій.

— Ты условія-то свои для него все-таки написала сегодня? — спрашивала она Соняшу.

— Написала.

— Прочти мн ихъ, душечка. Можетъ быть, я что-нибудь и посовтую.

— Зачмъ? Съ какой стати? Разв они до васъ относятся?

— Но, все-таки, вдь я мать.

— Матерью и останетесь. Никто отъ васъ этого титула не отнимаетъ.

— Но какъ-же ты ршишь насчетъ моего-то житья? Съ вами мн жить или?..

— Ну, ужъ ежели вы такъ настаиваете, чтобы жить съ нами, то живите съ нами.

Манефа Мартыновна помолчала и продолжала:

— Да вдь я могу даже платить вамъ за комнату и столъ — ну, хоть рублей двадцать въ мсяцъ, а потомъ приму вс хлопоты по хозяйству на себя.

— Съ нимъ поговорите объ этомъ, съ нимъ самимъ, съ Іерихонскимъ, — пробормотала Соняша.

— Ну, хорошо. А когда ты его позовешь для сдланія теб оффиціальнаго-то предложенія? — допытывалась мать.

— Ахъ, какая это кукольная комедія! Да пусть завтра или послзавтра вечеромъ приходитъ.

Манефа Мартыновна встрепенулась и бросилась цловать дочь.

— Ну, спасибо, Соняша, спасибо, дочурочка, — говорила она радостно. — Утшила ты свою мать, совсмъ утшила. Только ужъ тогда пусть лучше завтра. Зачмъ въ долгій ящикъ откладывать? Завтра, завтра. Завтра я и напишу ему приглашеніе.