Внук доктора Борменталя
Шрифт:
— Что за дело? — насторожился Борменталь.
— Хочу вам клинику построить. Здесь, в Дурынышах. Средства у меня есть. Каждый член кооператива приносит доход сто рублей в день. Есть и валютные псы. А скоро учредим «Интерфасс» — и развернемся сильно!
— В каком направлении? — поинтересовался Борменталь.
— Датчане нам породистых псов будут поставлять по обмену. Доберманов, боксеров, догов… Это собаки, я вам скажу! Хотя наши дворняги и бродячие ничем не хуже. По экстерьеру не вышли, а масла в голове хватает… Будут в Дании
Борменталь брезгливо поморщился.
— На границу буду посылать своих ребят… У меня же с ними взаимопонимание полное, сам понимаешь… — опять перешел на «ты» Василий. — Без всякой дрессировки…
— Ну а при чем здесь я? — начал терять терпение Борменталь.
— А при том, что мне людей не хватает. Собак навалом, а людей работящих нет! Еле-еле школьников наскребаю, они без предрассудков и еще чего-то хотят. Остальные — нет. Ты недавно в Дурынышах, а я здесь зубы сточил. Негодный народ. Даром, что потомки Полиграфа…
— Чьи потомки? — удивился Борменталь.
— Того… героя, которого профессор из собаки вывел. Швондер мне давал читать. У Полиграфа дети были, Преображенский при них опекуном состоял, вывез их в Дурыныши, вот они и расплодились. Здесь почти каждый — внук или внучатый племянник Шарикова.
— И Заведеев?
— По прямой линии. А председатель Фомушкин — по женской. Его отец был женат на дочке Шарикова. Но что-то не так в генах. Не собачьи гены… Вот я тебе как брат брату предлагаю — помоги мне. Я тебе клинику, а ты мне — народ.
— Я что-то не понимаю, куда ты клонишь, — сказал Борменталь.
— Так ведь проще простого! Будет клиника — будут операции. У меня кандидаты есть. Будешь их… по Преображенскому-Борменталю. Такие люди выйдут! Тимофей просится с командой, — кивнул Василий на пустые, оставленные собаками миски. — Полкан дворовый у Дарьи Степановны. Давно мечтает, даже завидует мне втихаря… И мне с ними легко будет работать.
— Так ты мне предлагаешь собак в людей переделывать?! — наконец дошло до Борменталя.
— Во! Понял? Сообразительный тоже. Как собака, — похвалил Дружков.
— А монополию не боишься потерять?
— Монополия — тормоз прогресса, — серьезно сказал Василий. — С точки зрения перестройки моя идея — правильная. Президент одобрит.
— Вот пускай Президент и оперирует! — заорал Борменталь, вскакивая со стула. — Бред! Это безнравственно — собак в людей поголовно!
— Не поголовно, а по желанию. Кто хочет собакой остаться — пожалуйста!
— Безнравственно все равно!
— А водку пить — нравственно? А спекулировать, в чужой карман смотреть, ждать милостыню от германцев — нравственно? — перешел в наступление Василий. — Вы новых людей, говорят, семьдесят лет делали. Наделали. Теперь мне дайте… Давай демократически вопрос ставить. Если захочешь не только собак оперировать, я не возражаю. Можно и кошек, хотя прямо
— Василий, вы — сумасшедший, — заявил Борменталь.
— Сумасшедших собак не бывает. Это вам в любой ветеринарной лечебнице скажут.
— Все! Хватит! — завопил Борменталь, бросаясь к выходу.
Но не успел он сделать и шагу, как в зал столовой ворвался Швондер, за которым едва поспевала Марина. Вид старика был безумен. Швондер, тяжело ступая и припадая на правую ногу, кинулся вначале к раздаточному окошку, чем весьма напугал обеих девушек. На лице старика были написаны боль, ужас и крушение идеалов. Он поискал глазами в кухне, обернулся и наконец увидел Василия, сидящего за столиком.
— Полиграф! — проговорил Швондер с интонацией Тараса Бульбы, обращающегося к отступнику-сыну.
— Слушаю вас, Михал Михалыч, — отозвался Василий.
Швондер приблизился к нему, сверля взглядом.
— Правду люди говорят? — спросил он еще с какой-то надеждой.
— О чем вы? — Василий встал.
— «Мерседес» твой? Это все… твое? — жестом указал он вокруг.
— Машина моя. Остальное — собственность кооператива, — скромно отвечал Василий.
— Предаю революционной анафеме как ренегата и перерожденца! — громогласно объявил Швондер, поднимая правую руку. — Знал ведь, что не Полиграф ты, но верил… Верил, что продолжишь дело Полиграфа. А ты мразью буржуйской оказался… Продал республику. Знать тебя больше не знаю и буду требовать исключения из партии!
Произнеся эту речь, Швондер покачнулся, так что Борменталь сделал движение подхватить его, но старик справился сам и, поникнув лохматой нечесаной головой, покинул столовую.
— Неприятно получилось… — пробормотал Василий. — Кто ему донес?
— Не донес, а раскрыл ваше лицо, — выступила вперед Марина. — Нельзя двурушничать, Василий. А то с ним вы за революцию, а сами — настоящий коммерсант. Кроме денег, ничего не интересует…
Дружков вздохнул, почесал рыжий затылок.
— Странные вы — люди… Старику немного осталось, ломать его, что ли? Подпевал ему, вреда от этого нет. Да мне вообще наплевать на ваши революции, демократии… Ошейник сняли — спасибо. Дальше я сам пищу добывать должен. А вы грызитесь, — горько заключил Дружков и направился к выходу.
Уже в дверях остановился, взглянул на Борменталя трезво и холодно.
— Подумайте о моем предложении. Клиника за мои средства и за каждую операцию — десять тысяч. Долларов.
И вышел.
Заведеев подъехал к коттеджу Борменталя на желто-синем милицейском «уазике» и рысью побежал к дверям. На стук вышла Алена.
— Отец дома? — спросил участковый.
— Дома.
— Отдыхает?
— В шахматы играет с компьютером.
— С кем? — не понял Заведеев.
— С машиной. Проходите.