Внуки красного атамана

Коркищенко Алексей Абрамович

– Ишь ты... А где пасете?

– В Федькином яру, знаешь?

– Еще бы не знать... Меня там белогвардейцы расстреливали.

– Дед Евтюх рассказывал мне...
– тихо сказал Егор. Дед пристально оглядел внука: будто бы повзрослел, и глаза потемнели... Лицо потеряло ребячью округлость, похудело, немного вытянулось. "Что ж, оно, может, и к добру просвистела шашка над твоей головой". Миня хмыкнул, похлопал дружески внука по плечу и взялся за ложку. Панёта поставила перед ним большую миску борща, из него торчала, паруя и

блестя жиром, желтая куриная нога.

Немного поколебавшись, Панёта принесла стопку настойки оранжевого цвета. Миня оживился:

– Вот ты, Панётушка, лучший на свете доктор, зверобойная настойка - лучшее лекарство.

Выпив, он с аппетитом поел, размяк. Прилег на верстак под грушей и повел беседу:

– Ну так что, Егор, поедем мы с тобой по друзьям-товарищам? Не раздумал ты?

– Ну что ты, деда! Конечно, не раздумал. Я с тобой хоть на край света...

– Поезжайте, поезжайте, - сказала Панёта.

– Я вот лежал в больнице и думал: откину копыта и не повидаю друзьяков и внуков...

– Не мели, Емеля!
– остановила его Панёта.
– На кого ты меня оставишь? Я без тебя не удержусь на свете...

– Ты только не поддавайся, деда!
– горячо сказал Егор.
– Тебе жить да жить... А я не буду тебя... ну это... огорчать.

– Ладно, ладно. Будем зверобой пить, будем жить... Ты, Егор, это... До Ростова доедешь в чем-нибудь стареньком, а там купим тебе костюм хороший, да еще кое-что по мелочам. А то неудобно... Ты уже, можно сказать, парубок. Так что имей в виду: через день-два соберемся и поэскадронно - марш-марш!.. До косовицы смотаемся. Я Темке скажу, отпустит он тебя с работы.

Утром, по дороге на работу, Егор остановился у двора Уманского: за кустами сирени он увидел пышно расцветшие белые и алые розы. Их аромат и вид заколдовали его. Ничего подобного с Егором до сих пор не случалось. Даже не подумав о том, что его могут увидеть хозяева дома, продрался к розам и, наклонившись, стал обнюхивать их одну за другой.

Распахнулось окно куреня, и Егора окликнул Уманский:

– Будь здоров, Егор!.. Я вижу, тебе понравились розы. Ну что ж, это добрый признак - значит, взрослеешь.
– Он бросил к его ногам ножницы.
– Ты меня обрадуешь, если срежешь несколько роз...

– И подаришь своей сероглазой напарнице Даше, - добавила с улыбкой жена Уманского, выглядывая из-за спины мужа.
– Она будет очень довольна, вот посмотришь... Ну-ну, не стесняйся, ты же смелый парень.

Егор срезал несколько роз и, возвращая ножницы Уманскому, сказал:

– Большое спасибо... Вот розы - никогда таких не видел!..

– Теперь каждый день будет для тебя иным.
– Уманский улыбался приветливо, глядя на него.

Егор вышел на улицу и поспешно спрятал розы в кирзовую сумку, где лежал завтрак, будто бы боялся выдать себя в чем-то очень сокровенном. Да, да, он подарит эти розы Даше. Примет ли она их или посмеется?..

Когда он приехал на табор, Даша уже кормила телят простоквашей.

Все-таки успела попасть сюда раньше него, как он ни торопился.

– Здорово ночевала, хозяйка?
– надуваясь для солидности, хриплым басом проговорил он.

– Здорово, здорово, хозяин!
– подражая старушечьему голосу, прощебетала Даша. Она сразу же приняла игру, безошибочно чувствуя его настроение.

– Ты уже забегалась, не могла меня подождать.

– Чего ждать? Они ревут, есть просят. Бери лопату да чисти в базу, в шевяках утопнуть можно.

– Ты сразу командовать, - проворчал он по-стариковски.

– А как с вами, мужиками, считаться? Вам дай волю, вы только и будете сидеть да перекуривать.

– Ах ты, ведьма нашатырная!
– стал ругаться Егор.

– Я те поругаюсь, щерт губошлепый! Коромысло на горбу расщеплю - ты у меня поскавчишь! Морду набью - месяц черная буде!

– Ах, так-перетак да разэтак!
– кричал Егор, выкидывая навоз за изгородь.

И дружно захохотали: хорошо передразнили Ненашковых. Те обычно бранились и спорили так громко, что слышала вся станица.

– Я тебе что-то принес, - сказал Егор, взяв сумку. Даша вытирала руки о передничек и с интересом поглядывала на сумку, откуда он вынимал неожиданный для нее подарок. Розы были еще свежи, на них блестели капельки росы. Даша взяла их, густо покраснела и, широко раскрыв серые глаза, поглядела на Егора удивленно, немного испуганно.

– Чего ты так смотришь на меня?
– спросил он недоуменно и тут вспомнил слова жены Уманского. Да, розы Даше понравились, и ей было приятно получить их, вот только непонятно, почему она так растерялась. Будто чего-то испугалась.

– Смотрю - и все тут, - ответила Даша, вдыхая аромат роз.
– Ой, как хорошо пахнут! Особенно вот эта, красная...

– Чего там пахнут!
– шутя сказал Егор.
– Отдай телятам, они съедят...

– Ну вот еще, придумал, дурило!

Сердито нахмурясь, Даша побежала в сарайчик, поставила розы в бутылку с водой, а самую ароматную, красную, скусив шипы, положила за пазуху.

Солнце поднялось выше, с трав сошла роса, и тогда Егор и Даша погнали телят в Глубокий яр. На его склонах с оголенными выступами каменного кряжа островками росли дубняк и терен. По дну бежал прохладный ручей, а на мягких наносах крупитчатого чернозема росла густая сочная трава.

Телята разбрелись по балке, а пастухи сидели в тени. Даша плела венок. Егор дремал, раскинувшись на траве.

В небе неподвижно стояли яркие белые облака с плоским синим сподом. Они разбухали, незаметно сливаясь, и наконец образовали высокую тучу с ослепительно белыми краями. Потемнело. Телята встревоженно замычали.

– Ёра, слышь, дождь собирается. Гляди, какая туча нависла над нами.

Егор с неохотой приоткрыл глаза, и сон сразу слетел с него.

– Ого!
– воскликнул он, поднимаясь.
– Собирай телят с того края, а я с этого.