Внуки
Шрифт:
Наташа выпила четыре чашки горячего чаю и теперь походила на румяное зимнее яблочко. Она чувствовала себя спасенной в той самой Москве, откуда столько народу бежало.
— Ах ты, бедняга, — сказала Айна, — как же ты все это преодолела?
Наташа шутливо ответила, слегка переиначив поговорку:
— Надеялась на бога… но и сама не плошала!
Скорее чем Айна могла себе это представить, Наташа сняла с нее заботы о хозяйстве, и, так как администрация гостиницы очень нуждалась в рабочих руках, Наташу тотчас же зачислили в штат и предоставили ей комнату.
Надо
Айна работала у себя в институте, исправляла тетради студентов и сама как одержимая изучала русский язык. Вечерами она отправлялась в клуб, где занималась стрельбой.
Наташа «по совместительству» вела маленькое хозяйство Вальтера и Айны. Чтобы раздобыть продукты, она обегала множество магазинов, ибо — поучала она Вальтера — волка ноги кормят! И она все время была на ногах, отлично справлялась со своей задачей.
Не только бомбы, падавшие иногда на город, показывали, что опасность растет с каждым часом. Об этом свидетельствовали также фанфары и сообщения о победах, передаваемых немецким радио. Тон немецких фашистов, что ни день, становился наглее, надменнее и прежде всего кровожаднее. Гитлер вопил, визжал, бесновался и сулил такое наступление, которое затмит все, что было до сих пор. Еще до зимних холодов, вещал фюрер, он будет в Москве.
Союзники Советской России не скупились на проявление восторгов по поводу героического сопротивления советского народа, сами же палец о палец не ударяли. И никто не мог знать, как поведет себя Япония; она притаилась в засаде и ждала благоприятного момента, чтобы напасть на Советский Союз с востока.
Грозовые тучи собирались над Москвой. Ближайшие недели, а может быть, и дни должны были стать решающими.
ГЛАВА ВТОРАЯ
I
Фрида Брентен сидела в углу дивана и штопала. Эльфрида приволокла ей целый узел дырявых чулок и носков. Дыры были величиной с кулак. Сколько раз твердила она девчонке: нужно, чтобы Пауль чаще менял носки. Но нет, Пауль носит их до тех пор, пока пальцы не вылезают наружу. Мать, мол, заштопает.
За столом против нее, в рубашке с засученными рукавами, сидел Амбруст, ее жилец, и читал газету. Из радиоприемника доносилась тихая мелодичная музыка, как раз во вкусе Фриды Брентен. Такая музыка, на ее взгляд, помогала хоть на минуту забыть все треволнения, весь хаос окружающей жизни.
Не поднимая головы от работы, она взглянула поверх очков на Амбруста. Тот, казалось, был всецело поглощен чтением газеты. Как хорошо, когда есть мужчина в доме, думала Фрида Брентен. Повезло ей с квартирантом — положительный, порядочный человек. И лицо у него, по ее мнению, на редкость приятное, правда немного грубоватое, но зато открытое и добродушное. Если бы он еще зубы привел в порядок. Амбруст кивнул, словно
— Что интересного сегодня в газете? — спросила Фрида.
Амбруст поднял глаза.
— Америка что-то затевает. Ей, конечно, охота смертная опять нажиться на войне…
— Это как же? — спросила Фрида, всовывая в носок гриб для штопки.
— Америка заключила с Англией соглашение; американцы желают не только продовольствие поставлять, но и вооружение. И газета уверяет, будто бы они хотят, чтобы Англия расплачивалась с ними не деньгами, а колониями и концессиями… Да, хорошего друга завели себе англичане. Пока Гитлер бьет их в хвост и в гриву, заокеанский друг скупает британские владения.
— Господин Амбруст, — сказала Фрида Брентен, — я бы на вашем месте пошла все же к зубному врачу.
— Пойду обязательно, как кончится война… Да, мамаша Брентен, теперь надо уметь читать газеты.
— Это почему же?
— Самое важное говорится между строк. И выудить сказанное между строк — это, доложу вам, целая наука. А мне бы хотелось прочесть газету, в которой напечатаны только новости, ничего больше. Прямо с души воротит от той мазни, которую разводят наши газетные писаки вокруг любого факта. Они всегда норовят навязать читателю свое мнение. Им важно одно — чтобы читатель вообще не думал и сам никаких выводов не делал… А для читателя, пожалуй, это самое удобное. От размышлений только голова трещит.
— Скажите правду, вы что, боитесь вырвать те несколько зубов, которые еще торчат у вас во рту? — опять завела все тот же разговор Фрида Брентен. — Верьте мне, господин Амбруст, вы потом пожалеете, если будете откладывать это дело. Уж лучше искусственная челюсть, чем какие-то пеньки. И намного приятнее, уверяю вас.
— Ну, пойду, пойду, мамаша Брентен… Но совершенно ясно, если военная промышленность Америки будет работать на Англию, то придет день, когда мы это почувствуем. Что такое опасение существует, легко вычитать даже из пустозвонной хвастливой болтовни, которой наполнены наши газеты.
Ласкающая музыка вдруг оборвалась. Вскоре раздались звуки фанфар.
— Опять там какая-нибудь победа, — сказал Амбруст.
Фрида Брентен сложила руки на коленях и взглянула на своего квартиранта. Он потянулся к радиоприемнику и выключил его.
— Все победы да победы, пока войну не проиграют.
Амбруст снова погрузился в чтение. В комнате стояла тишина.
Вдруг Фрида Брентен сказала:
— А если они заняли Москву?
— То и тогда до победы еще далеко, — ответил Амбруст.
Но Фрида думала о Кат и Викторе. Они были теперь там, где бушевала война. На Москву падали бомбы. Она сказала:
— Кончится ли когда-нибудь эта война? Вот, думаешь, конец уже, а тут в другом месте заваривается каша.
— Русских в два счета на проглотишь, — заметил Амбруст.
— Все-таки хорошо бы узнать, по какому случаю фанфары, — сказала Фрида.
— Вы же сказали, что вам надоело слушать этот победный трезвон.
— Конечно, но ведь они так близко от Москвы.
Амбруст включил приемник.