Во имя истины и добродетели(Сократ. Повесть-легенда)
Шрифт:
В сражении, где наравне с мужчинами участвовали женщины, бросавшие на голову врагу черепицу с крыш и стойко выдержавшие смятение битвы, олигархи потерпели поражение. И, спасаясь от народа, не щадили олигархи ни своих, ни чужих домов, предавая их огню, так что пожар уничтожил множество купеческих товаров, да и город стал бы добычей пламени, не отбрось его ветер в противную сторону.
Лишь ночь прекратила сражение. С наступлением же утра вошли в Гиллайскую гавань двенадцать кораблей афинского стратега Никострата с полтысячью гоплитов, и стратегу удалось примирить керкирян, согласившихся предать суду десять наиболее виновных в смуте лиц (впрочем, тут же убежавших).
Когда же Никострат готовился в обратный путь, пришли вожди народной партии и, желая положить конец посягательствам олигархов, упросили оставить в гавани пять афинских кораблей, а взамен снарядили пять своих, где, кроме
96
Мифические божества, символизирующие братскую неразлучную дружбу.
Все же дальнейшее происходило на глазах Сократа и его товарищей, ибо и стратег Евридемонт оказался бессильным остановить разгул кровопролития. Семь дней, пока афинский флот оставался на острове, народ продолжал избиение олигархов, виня их в покушении на демократию, но нередко — из личной вражды и долговой зависимости.
И сжималось сердце Сократа при виде красных от крови мостовых и стен домов, и окровавленных ступеней храмов, и ум отказывался понимать, как могут сыновья керкирян убивать своих отцов, а отцы — своих сынов, и как возможно молящих о защите силой отрывать от алтарей и тут же, в храме, расправляться с ними, следы же крови говорили, что возможно…
Когда же узнал Евридемонт, что демократы заживо замуровали олигархов в храме Диониса, содрогнулось сердце сурового воина, и дал он приказ к отплытию домой [97] . И Сократ, глядя с палубы на блещущую синевой равнину моря, все глубже уходил в один и тот же мучительный вопрос: «Отчего же политические узы крепче даже кровных и земляческих?.. И раньше бывали в Элладе гражданские войны, но до такой жестокости, как на Керкире, никогда еще не доходило. Как, какими доводами разума остановить разгул братоубийственных страстей? Какими силами свернуть государства на путь добродетели?» — и, не найдя ответа в разуме своем, сокрушался Сократ скудности своих познаний…
97
По свидетельству историка Фукидида, изгнанные из Керкиры олигархи, захватив укрепление на материке, долго еще совершали опустошительные набеги на своих соотечественников.
И в ту же зиму старое несчастье пережил Сократ — чуму, косившую сограждан целый год, так что, не считая великого множества мирного населения, унесла она из гарнизона триста всадников и четыре с лишком тысячи гоплитов; Сократа же мор пощадил, возможно, оттого что, забывая о себе, взялся он снова за крюк и, записавшись в похоронную команду, очищал Афины от гниющей скверны трупов…
И, словно наказание богов-олимпийцев враждующим эллинам, родным по языку, обычаям, вере и взрастившей их всех земле, обрушились на Элладу земле- и моретрясения такой страшной силы, что царь Агис, сын Архидама, двинувшись на Аттику, дошел до Истма и, застигнутый землетрясением, в страхе повернул назад; на многих же соседних островах снесла стихия укрепления, дома, разбила корабли, а жителей, не успевших бежать на высоты, похоронила под обломками…
И, сколько ни молились, ни взывали к олимпийцам афинские жрецы, какие только жертвы не возлагали на храмовые алтари, в тот же мрачный год, шестой от начала войны, вести получали афиняне одну печальнее другой. Там воинственные этолийцы, разбив войска Демосфена [98] , загнали их в лес и, запалив его, сожгли пожаром многих воинов; там сиракузяны — в Сицилии — дерзким нападением уничтожили союзный арьергард отряда афинян, напавших на город Инессу; там акарнаны с амфилохами [99] , после ухода афинян заключив союз с ампракиотами [100] ,
98
Демосфен — афинский военачальник.
99
Племена Акарнании.
100
Ампракиоты — жители коринфской колонии Ампракии в Эпире.
101
Танагра — город Беотии.
Что же касалось Сократа, то более всего его тревожила кровавая междоусобица эллинов: начавшись в Керкире, как чумный мор, перекидывалась она из города в город. Воевали друг с другом сицилийские эллины, продолжали враждовать керкиряне, лесбосцы, аргосцы [102] , беотийцы… да и весь остальной эллинский мир был потрясаем междоусобицей. До войны подобного междоусобного ожесточения Сократ не помнил. Теперь же обе партии, стремясь к верховенству и надеясь на помощь извне, призывали чужеземцев, олигархи — спартанцев, демократы — афинян, и это еще больше разжигало вражду.
102
Жители города Аргоса на северо-востоке Пелопоннеса.
Будто из распахнутого ящика Пандоры [103] , обрушились на эллинские города всевозможные несчастья, ибо война, этот учитель насилия, сорвала с законов все запреты, перевернув в сознании людей само понимание добродетели: и тот, кто, вечно всем недовольный, поносил других, пользовался у вождей доверием, а люди молчаливые вызывали подозрение; любой доносчик, интриган, заранее раскрывший замыслы, чаще всего мнимые, противника, удостаивался похвалы, а уклонявшихся от интриг считали трусами и врагами своей партии. Отомстить за обиду считалось выше, чем простить ее, взаимная верность людей поддерживалась не соблюдением божеских законов, а скорее их попранием. Взаимные клятвы являлись лишь средством выиграть время, чтобы, собравшись с силами, нанести противнику новый удар.
103
В ящике Пандоры согласно воле Зевса хранились все человеческие несчастья.
И разумел Сократ, что причина всех этих зол — все в той же жажде наживы и власти, ибо, прикрывшись завесой из красивых слов о «равноправии для всех» и «умеренной аристократии», утверждая, что будто борются за благо государства, главари обеих партий преследовали собственные выгоды. Благочестие и страх перед богатыми словно не существовали и, добившись власти в городе тем или иным путем, партии спешили утолить свою ненависть к противнику; те же из граждан, кто не желал примкнуть ни к той, ни к другой стороне, нередко становились жертвами обеих. Да и в жизни самих Афин охваченных междоусобицей, наблюдал Сократ все большее расстройство; пороки и нечестия цвели, а простота и добродетельность словно исчезли, делаясь предметом поношений. И в этом состязании неразумных страстей с добродетельным разумом одерживало верх невежество, ибо чернь, желавшая возвыситься над людьми здравомыслящими и сдержанными, не брезговала ни доносительством, ни клеветой.
И, в угнетении мрачных мыслей, дабы избавиться от них, откликнулся Сократ охотно на зов афинского стратега Гиппократа и, вступивши добровольцем в его войско, отправился на оборону Делия [104] , отбитого у беотийцев, и здесь ждала его радость неожиданной встречи с Алкивиадом, служившим в коннице. Потолковать же было недосуг учителю с учеником, ибо в ожидании беотийцев, идущих на Делий из Танагры, трудились афиняне с зари до зари на укреплении города рвом, земля которого укладывалась в насыпь.
104
Беотийский город на границе с Аттикой.