Во сне и наяву, или Игра в бирюльки
Шрифт:
И вот что получалось.
Леня — инвалид 1-й группы, совершенно нетрудоспособен. У него нет ни одного дня трудового стажа. Следовательно, не будет никакой, даже копеечной, пенсии. Родственников — ни души. (Генерал, надо сказать, тщательно подготовился к встрече со мной.) Была сестра по матери от ее второго брака, но недавно умерла. Жить ему негде, никто и нигде его не ждет. На лицевом счету — почти ноль. Что ждет его на свободе?..
— Все, что угодно, — сам себе ответил генерал, — только не свобода! Скорее всего, он вынужден будет пойти на преступление, чтобы не умереть с голоду… Я знаю, что и так скоро умрет, — поняв, что я хочу что-то
— Пока не умрет?
— И такое не исключено. Но если подлечится, мы переведем его в колонию для инвалидов и престарелых, — заключил генерал. — Решайте.
Двадцать лет кто-то распоряжался судьбой этого человека. Его превратили в живой — полуживой — труп, а теперь, когда осталось ему жить всего ничего, предлагали его судьбой, предсмертной судьбой, распорядиться мне. Остатками жизни, в сущности. Жизни, которой у него и не было вовсе…
Леня распорядился сам. Он прислал мне письмо.
«Спасибо за Вашу заботу и Ваши хлопоты. Умирать легче, когда знаешь, что все-таки есть на свете справедливость. Мне сообщили, что, если я напишу прошение, меня могут помиловать. Только я понял теперь, что все это лишнее и никому не нужное дело. А меня извините, что доставил Вам столько беспокойства. Так захотелось перед смертью свободы, и так захотелось побывать на родине, что я совсем голову потерял. Сейчас мне хорошо живется. Меня лечат, кормят сытно, даже белый хлеб и масло дают. Мне тепло, и сверху, как говорится, не капает. А я давно забыл, как пахнет белый хлеб. Вам лично и Вашей семье желаю счастья и крепкого здоровья. Если разрешите и если успею, когда-нибудь напишу еще…»
Не успел. Спустя месяц начальник колонии сообщил мне, что Леня умер…
Утром Машка разбудил Андрея:
— Выскакиваем, сейчас большая станция, будет грандиозный шухер! Здесь легавые прямо звери. Завод какой-то военный в городе, вот они и выслуживаются, шпионов ловят. А мы заодно жратвы купим. У меня кишка на кишку протокол пишет, а сала не хочется.
Перед станцией, когда появились дома, открыли настежь дверь — пусть люди подумают, что в эту дверь разрешена посадка, — а едва поезд притормозил, они спрыгнули на перрон и смешались с толпой, которая, как и рассчитал Машка, ринулась к дверям. Им удалось улизнуть от легавых, которых действительно на платформе было непривычно много, и Андрей не мог еще раз не оценить предусмотрительности и ловкости Машки. Кажется, он умел предусмотреть все.
Чуть в стороне от вокзала бурлил базар. Здесь можно было купить любую жратву, и у Андрея даже глаза разбежались. Он никогда не видел такого изобилия.
Машка тотчас засек солидного мужчину, покупавшего целую кучу разной еды. Он сгреб покупки в охапку, как дрова, а толстый бумажник сунул в задний карман брюк.
— Я беру лопатник [15] , даю тебе в пропаль [16] , а ты рви за сортир, понял? И не бздюхай, все будет ничтяк!
15
Лопатник — бумажник.
16
Дать
Мужчина пробирался сквозь толпу, оберегая свои покупки. Машка догнал его, подтолкнул в спину и а тот же момент выхватил из кармана бумажник и сунул Андрею. Мужчина споткнулся, чуть не упал, как-то нелепо взмахнул руками, чтобы удержать равновесие, и его покупки посыпались на землю. Машка юркнул я толпу, но не в сторону уборной. Андрей хотел бежать за ним, но вспомнил, что велел Машка, и пошел в другую сторону. Бумажник он держал в кармане, рука сделалась мокрой от пота. В это время дали отправление поезду, пассажиры бросились к вагонам. Мужчина, так и не заметив пропажи, поднял с земли вареную курицу и тоже заспешил.
Возле уборной Машка нагнал Андрея. Он шел быстрым шагом, но совершенно был спокоен и даже насвистывал.
— Порядочек, — подмигнул он. — Пошли в сортир, там проверим лопатник.
В бумажнике оказались документы и толстая пачка денег.
— Лопух, — презрительно сказал Машка. Он разделил деньги, не считая, пополам и одну половину отдал Андрею. — Твоя законная доля.
— Не надо, — воспротивился Андрей. — Мы же все равно вместе.
— Мало ли что, — возразил Машка, — а у тебя ни гроша в кармане. Ну, видал, как это просто?
И в самом деле, это было на удивление просто. И не очень даже страшно, как-то невольно подумал Андрей. По крайней мере, сейчас уже было совсем не страшно.
Бумажник вместе с документами Машка бросил в угол.
Потом они вернулись на базар. Теперь здесь было не так многолюдно. Базар успокоился и отдыхал до прибытия следующего поезда. Они накупили еды и в скверике за базаром сытно позавтракали. Машка вальяжно развалился на скамейке, свернул самокрутку, закурил и произнес:
— По закону Архимеда, после сытного обеда нужно покурить. Надо узнать насчет поездов на Среднюю Азию. И папирос купить, а то от самосада скулы сводит.
— Может, не поедем в Среднюю Азию? — с надеждой спросил Андрей.
— Дурак, там же фрукты! Есть такая книжка «Ташкент — город хлебный», слыхал? Сила, говорят. Про таких, как мы с тобой. Не зря в Ташкент все евреи смотались от войны, понял! А у них грошей куры не клюют. Айда, не пожалеешь, век свободы не видать.
Нет, не хотелось Андрею в Среднюю Азию. Совсем не хотелось. А теперь, когда у них были деньги, много денег, как считал он, можно попробовать добраться в Ленинград. Он и сказал об этом Машке.
— Не получится, — отверг предложение Машка. — Если бы летом… Ладно, покумекаем. Пошли на разведку.
VII
БЛИЖАЙШИЙ поезд на Ташкент проходил через эту станцию на следующее утро. Машка с Андреем повертелись на вокзале, но долго оставаться здесь было опасно, и они пошли в город. Делать было решительно нечего. Сходили в кино — посмотрели «В шесть часов вечера после войны»— и снова вернулись на вокзал. Болтаться на улице холодно, да и на ночлег нужно было устраиваться. Машка еще утром присмотрел укромный уголок. Народу в зале ожидания было не очень много — дневные поезда прошли, а станция не узловая, не пересадочная, — и в этом уголке стояла свободная скамья. Андрей думал, что они лягут на скамью, но Машка полез под нее. Полез за ним и Андрей. На полу было прохладно— дуло из дверей, но они все-таки уснули, тесно прижавшись друг к другу. Андрею даже приснился какой-то приятный сон.