Во тьме
Шрифт:
Мне не пришлось долго ждать. Я был дома около 10 утра утром после ночной смены. В тот день я должен был приступить к дежурству во вторую смену в 3 часа дня. Мне позвонили из участка и сказали, чтобы я явился в офис старшего сотрудника КПО в 14:00. Мне сказали, что старший офицер был не слишком доволен жалобами АОО на притеснения, что полностью противоречило его письменным инструкциям. Этот старший офицер не питал любви к АОО, но он находился под сильным давлением со стороны местных лидеров сообщества и советников.
Когда я прибыл в казарму в час дня, я столкнулся с Артуром, моим сержантом смены. Я объяснил, почему я был там так рано, люди
— Я иду туда с тобой, — был ответ Артура, как только я закончил свой анализ ситуации.
— Ты имеешь право иметь с собой друга. Это прописано в правилах, — добавил он, улыбаясь мне.
Я уже чувствовал себя лучше. Я был рад неожиданной поддержке Артура. Его характер и честность не вызывали сомнений. Если бы у вас была поддержка этого человека, мало кто из полицейских осмелился бы напасть на вас. Если бы я был неправ, Артур был бы первым, кто сказал бы мне об этом, первым, кто отчитал бы меня. Я больше не боялся своей быстро приближающейся встречи со старшим офицером.
В 2 часа дня меня вызвали к нему в кабинет. Я постучал в дверь и вошел, как это было принято. У этого человека было лицо, подобное грому. Артур последовал за мной и встал рядом со мной.
— Я здесь как друг констебля. Он имеет право иметь друга в соответствии с правилами, — сказал он.
* * *
Старший офицер был не слишком доволен, но он ничего не мог поделать. Он разволновался и сделал вид, что просматривает бумаги на своем столе. Он проигнорировал Артура и строго обратился ко мне:
— Скажите мне, почему вы продолжаете преследовать дружинников в Рэткуле в явное нарушение моих письменных инструкций? — спросил он.
Все законные аргументы, которые я намеревался использовать в свою защиту, покинули меня. В голове у меня стало пусто. Я мямлил и заикался в своих попытках объяснить, как я пытался сбалансировать свой долг офицера полиции и мое желание выполнить, насколько это возможно, его письменные инструкции. По перекошенному выражению его лица я мог сказать, что он не был доволен моими ответами, что не имело бы значения, насколько красноречиво я аргументировал свою правоту. У него ничего этого не было, и он пришел в ярость. Его высказывания были еще более бессвязными, чем мои собственные.
Внезапно поток оскорблений со стороны старшего офицера резко прекратился. Он смотрел на Артура. Я обернулся, чтобы посмотреть, что же, черт возьми, вызвало эту внезапную перемену. Он с недоверием наблюдал, как Артур достал свой блокнот: он начал делать заметки. Старший офицер полиции внезапно сдулся, как воздушный шарик. Я вижу все это так живо, как будто это произошло вчера…
— Я сказал констеблю остановиться и установить личность преступника или негодяя, сэр, — солгал Артур. — Это я сказал ему снять маски и должным образом идентифицировать тех людей, которые бродят по кварталам. В конце концов, за этими
Он начал писать в своем официальном блокноте. Я видел, как старший офицер впал в панику. Он посмотрел на меня и махнул рукой в сторону двери, показывая, что я должен немедленно уйти. Мне не нужно было повторять дважды. Закрывая за собой дверь, я мельком увидела Артура с очень суровым лицом. Он справлялся с этой сложной ситуацией прямым и авторитетным тоном, который знал лучше всего. Он не боялся ни одного высокопоставленного офицера. Если бы только существовала тысяча таких мужчин, как Артур. Закрывая за собой дверь, я услышал, как очень подавленный старший офицер сказал:
— Итак, Артур, нет необходимости в…
Я не стал дожидаться остального. Старший офицер пал при первом же препятствии.
Я знал, что еще многое предстоит сделать. Нам пришлось бы научить этих головорезов, что мы не потерпим их попыток диктовать, что делала или не делала КПО, независимо от того, сколько жалоб они подали на нас нашим властям, независимо от того, какое давление они оказывали на наших местных командиров, политическое или иное. По массовому исходу католических семей из нашего района я понял, что мы потеряли их доверие. Доверие, на возвращение которого ушли бы годы и даже больше. Однако я был полон решимости попытаться. Я снова задумался над словами тех инструкторов центра во время нашего обучения: «О нас будут судить по нашим действиям!»
Я мог видеть, что рядом со мной служило несколько офицеров КПО, которых следовало бы отправить обратно в центр, чтобы они выслушали эти мудрые слова. Теория заключалась в том, что КПО не терпит фанатиков. Практика была совсем другой. Что ж, я собирался попытаться изменить это любым возможным способом. Должны были быть времена, когда мне посчастливилось потратить свою жизнь в моих попытках что-то изменить. Я знал, что будет нелегко бросить вызов моим властям, когда это будет необходимо. Но это не должно было помешать мне в моих усилиях предоставить общественности справедливую и беспристрастную полицейскую службу, насколько это было в моих личных силах. На самом деле мне всегда нравился вызов. Однако в те первые дни я серьезно недооценивал, насколько далеко зайдут некоторые из моих коллег, чтобы сорвать мои усилия. Характер и масштабы предательства были тем, чему я был свидетелем, и позже мне пришлось бы страдать и терпеть без какой-либо поддержки. За все время моей службы в КПО мне больше никогда не удалось найти другого такого сильного руководителя, как Артур.
Однажды холодным февральским утром 1973 года я стоял на посту в блиндаже из мешков с песком у ворот участка. Я был вооружен пистолетом-пулеметом, моим любимым оружием в полицейском арсенале. Мне понравилась тренировка, которую мы провели по использованию пистолетов-пулеметов, и я фактически улучшил свои показатели по точности стрельбы с ним на дальней дистанции. Мне также понравился тот факт, что отдача от этого оружия была очень небольшой. Чтобы скоротать время в то утро, я решил попрактиковаться в обращении с оружием. Вынув магазин с патронами и сняв его с предохранителя, я перебрал различные варианты ведения огня. «Предохранение» — проверил я. «Одиночный выстрел» — проверил я. «Очередь», — проверил я. И снова «Одиночный выстрел»…