Во тьме
Шрифт:
— Какой приют? — резко спросил он.
— Детский дом Мармион Хаус, — ответил я.
Он изучал меня.
— Ты в Мармионе? — спросил он.
— Да, сэр, — ответил я.
Учитель был в замешательстве. На этот раз он не знал, что сказать. Этот задира, который обычно никогда не терялся в словах. Он повернулся ко мне и резко велел мне вернуться на свое место.
Во время утренних уроков я заметил, что учитель изучает меня. Он все смотрел и смотрел на меня. Я отвел глаза. Мне не нужен был еще один поход в переднюю часть класса. Прозвенел звонок, возвещая о начале перемены. Это был подарок небес. Я встал со своего места и направился к выходу из класса.
— Браун,
— Почему ты в Мармионе, сынок? — спросил он.
Я объяснил ему причины. Он спросил о моих сестрах. Я объяснил, что двое из них тоже были в приюте. Он положил руку мне на плечо и заглянул в глаза. В классе нас было только двое. Окаменев, я ждал, когда посыплются оскорбления.
— Послушай, я сожалею о том, что произошло ранее, — сказал он.
Как раз в этот момент дверь класса распахнулась, и некоторые ученики вернулись в класс. Я не знал, что сказать.
— А теперь беги на перемену, Джонстон, — сказал он.
Я повернулся и вышел из комнаты. Я был счастлив, как ребенок в песочнице. Я знал, что у меня больше не будет с ним проблем. Я был прав. Больше он меня никогда не беспокоил. На самом деле, после этого он всегда был вежлив. Однако было грустно видеть, как он переключил свое издевательство на другого одноклассника. Он никогда не был так счастлив, как когда его ученик стоял перед классом в слезах, запуганный и униженный. Я полагаю, это был его способ поддерживать порядок в тех больших классах послевоенной начальной школы. Остальные дети хорошо вели себя в его классе. Никто не хотел быть следующим на переднем крае.
Когда в тот день мы вернулись в Мармион Хаус после школы, персонал позаботился о том, чтобы мы переоделись и сделали домашнее задание. Затем нам разрешили поиграть на улице, на территории дома. Те первые летние месяцы были чудесными. Пятеро или шестеро из нас сбегали по огромной лестнице, выбегали через парадную дверь и так быстро, как только могли, спускались по массивным каменным ступеням на подъездную дорожку, а затем на траву. Лужайки перед домом были разделены на три или четыре травянистых насыпи, которые спускались к ровному, пышному газону, который был хорошо уложен и безукоризненно ухожен. По периметру лужайки рос густой кустарник. Запах свежескошенной травы был чудесен. Он делал сладостным каждый мой вдох.
Я очень быстро освоился с жизнью в детском доме в Мармион Хаус, в немалой степени благодаря доброте персонала. Жизнь в Мармион была дисциплинированной, но, по-видимому, не чрезмерно. В восемь лет я был младшеклассником, и обычно мне не разрешали ложиться спать после 10 вечера, чтобы посмотреть телевизор со своими сестрами и другими старшеклассниками. Но дети постарше тайком уводили меня вниз, в гостиную, и прятали, чтобы я мог смотреть телевизор вместе с ними. Конечно, телевидение было настоящим опытом для всех нас, поскольку дома у нас не было телевизора. Многие из молодых воспитателей были хорошо осведомлены о том, что происходит, но мало кто из них решил бы вмешаться.
Я молился, чтобы с моей матерью все было в порядке. Я подумал о своих младших братьях и сестрах в их новом окружении в детском доме Глендху. Я надеялся, что они были так же счастливы, как я был в то время в Мармионе. Самым большим преимуществом для меня, восьмилетнего ребенка, были мир и покой в моем новом окружении. Мне понравился этот дом. Я бежал из школы, чтобы вернуться туда. Не было никакого отца-монстра. Никаких хулиганов. Это казалось нормальной, счастливой обстановкой. У меня
Однако однажды ближе к вечеру произошло нечто, что поставило под угрозу мое новоообретенное чувство безопасности. Я был на территории, играл с другими детьми. Мы были прерваны внезапным исходом большого количества персонала и детей старшего возраста из парадной двери дома. Для нас было очевидно, что что-то было не так. Они пробежали мимо нас и дальше вниз по берегу к кустарнику внизу. Мы бежали так быстро, как только могли, чтобы догнать их. Когда я добрался до кустарника, я был поражен, увидев, что сотрудники учат детей постарше, как вытаскивать жгучую крапиву из земли большими пучками. Они срывали их, как цветы!
— Возьмите немного и отнесите внутрь, — сказали нам. Я пытался, но меня ужалили в голые руки и ноги. Я быстро отскочил назад от боли.
— Нет, нет, не так, Джонстон! — воскликнула одна из воспитательниц. — Держите их как можно крепче у основания стеблей, — объяснила она, хватая пучок, чтобы показать нам, как это делается.
— Не позволяй листьям задевать тебя. Держите пучок перед собой, — добавила она.
Мы все последовали ее примеру, а затем, держа в руках наши пучки крапивы, вернулись с ней в дом. Затем по коридору и вверх по лестнице, которая была достаточно широкой, чтобы вместить двух человек, поднимающихся наверх, и двух человек, спускающихся вниз. Я мог слышать безошибочно узнаваемый звук, кричащей во весь голос девочки. Мы проследили за направлением ее криков. Что, черт возьми, происходит? Переполох был невероятным. Несколько сотрудников и другие дети бежали к нам по лестнице. Они смеялись и были взволнованы. Это казалось игрой.
Я был заинтригован. Я тоже был очень встревожен. Из моего ограниченного опыта подобных криков я знал, что, что бы ни происходило с этой девочкой, она была в ужасе. Когда мы добрались до зоны ванных комнат, нас резко остановила очередь из персонала и других детей у одной из ванных комнат. Очередь двигалась быстро. Тем временем крики бедной девочки были так близко и так пронзительны, что я закрыл глаза. Я прищурившись, смотрел на лица своих друзей. Я видел, что они тоже были напуганы. Не успел я опомниться, как уже стоял в ванной. Пол был пропитан водой, льющейся из ванны. Я не мог поверить в то, что видел. Использованная крапива была разбросана по всему полу ванной.
В ванне была девочка, старшеклассница, лет двенадцати-тринадцати. Ее звали Патриция. Она изо всех сил пыталась выбраться, но две сотрудницы женского пола насильно заталкивали ее, чтобы заставить сесть в ванну. Холодная вода из крана текла изо всех сил. Другие сотрудники в резиновых перчатках брали у нас крапиву. Я наблюдал, как они безжалостно избивали эту бедную девочку крапивой. Я никогда не забуду эту ужасную сцену. Патриция была обнажена и сидела в ванне, выпрямившись во весь рост. Она стояла к нам спиной. Ее били крапивой по спине, спереди, по лицу и голове. Ее тело было покрыто укусами крапивы. Листья крапивы плавали поверх прозрачной воды. Ее крики были жалобными и становились все более отчаянными.