Во тьме
Шрифт:
Я был рад убежать из этой ванной. Я задавался вопросом, почему Патрицию наказывают таким жестоким и унижающим достоинство способом. На глазах у всех нас! Если это было задумано для того, чтобы показать нам, что с нами случится, если мы будем плохими, то на меня это произвело желаемый эффект. Что, черт возьми, она натворила? Какое плохое поведение заслуживало такого жестокого обращения? Как мог персонал, обычно такой хороший и заботливый, быть таким жестоким по отношению к Патриции?
Я сбежал вниз, чтобы присоединиться к некоторым из моих юных друзей. Я спрашивал всех, что сделала Патриция. Одна из девочек, чуть старше меня, указала на большой декоративный цветочный горшок, стоявший на полу в прихожей. Он был разбит на куски. Почва была повсюду. Я не мог в
— Это было не случайно, Джонстон, она сделала это намеренно в одной из своих обычных истерик, — сказала девочка. — Пошли, нам нужно набрать еще крапивы, — добавила она.
Весь остаток дня я справлялся о благополучии этой бедной девушки. Во всем этом месте царила атмосфера уныния. У моих друзей больше не было желания играть на улице. Я точно понимал почему: любой из нас мог быть следующим. Я решила разыскать свою старшую сестру Луизу. Некоторое время спустя я нашел ее в телевизионной гостиной с несколькими ее друзьями. Я прижался к ней поближе. Мы поговорили о том, что случилось с Патрицией. Все говорили об этом. Мы с Луизой договорились, что будем вести себя наилучшим образом. Мы ни за что не хотели быть следующим ребенком, попавшим в эту ванну с крапивой. Я бы предпочел сначала убежать.
Той ночью, лежа в постели, я снова обнаружил, что не могу уснуть. Я лежал там в темноте, прислушиваясь к звукам спящих детей. Я размышлял о зрелищах, свидетелем которых был ранее в тот день. Луиза и воспитатель, который мне особенно нравился, пообещали мне, что со мной такого никогда не случится. Но я не мог выбросить эти сцены из головы. Когда я, наконец, задремал, это был прерывистый и тревожный сон. Кошмары, которые я оставил позади на Дауншир-роуд, вернулись. Мне снились внезапные и не спровоцированные избиения со стороны персонала, на что мой отец смотрел, смеясь надо мной. Я проснулся в панике, пытаясь отдышаться. Я выбежал в туалет и сел там, заставляя себя не засыпать. Инцидент с Патрицией в ванне ужасно расстроил меня. Я больше не чувствовал себя в безопасности. Мое восприятие персонала как заботливого и веселого исчезло. Теперь они представляли собой вездесущую угрозу. До меня дошло, что я только что сменил один дом жестокого обращения на другой. Этот был просто чище и лучше оснащен. Мои прежние чувства благополучия и защищенности исчезли. Тот единственный ужасающий инцидент отнял их у меня. Мне пришлось бы быть очень осторожным, чтобы не расстроить этих людей. И вот я снова здесь, снова хожу по яичной скорлупе…
Я начал свой первый год в Холивудской средней школе (ныне называемой Прайори Колледж) в сентябре 1961 года. Когда я пришел в школу в свой первый день, я был поражен ее размерами. Куда мне следует пойти? Какой класс был моим? Луиза показала мне доску объявлений, на которой было указано, куда мне следует пойти.
— О Боже, — воскликнула она. — Ты в 1D, Джонстон.
По страдальческому выражению ее лица я понял, что это не были хорошие новости. Я собирался спросить ее почему, когда ее отозвали одноклассники.
В итоге я пошел в наш класс с другом из начальной школы, который тоже должен был учиться в 1D. Когда мы пришли туда, учитель, толстый лысеющий мужчина, стоял перед классом. Он призвал нас быстро рассаживаться. Я выбрал место в передней части класса, рядом с окнами.
— Эти следующие несколько лет — самые важные годы в вашей жизни, — начал учитель. — То, что вы, мальчики и девочки, узнаете здесь, будет тем, что вам нужно знать, прежде чем вы все отправитесь в этот большой, плохой мир. Для меня не имеет значения, что ты решишь делать. У меня есть хороший, большой дом прямо за углом, на Миле Миледи. У меня хорошая работа, и я буду получать очень хорошую пенсию, большое вам спасибо.
Я придерживался мнения, что этот человек разговаривал с нами свысока, самодовольный сознанием того, что с ним все равно все будет в порядке —
— В смысле, сынок? Позвольте мне просто сказать вам, что это значит. Поток «А» превосходен. Дети там станут учителями, профессионалами, полицейскими, столпами нашего сообщества. Уровень «В» выше среднего, эти дети преуспеют в любой профессии, которую они выберут. Поток «С» предназначен для людей со средним интеллектом, сынок. От них не ожидается преуспевания. Они будут выполнять рутинную работу. Они пройдут по жизни продавцами в магазине, рабочими на фабрике. Они будут серыми, незаметными людьми.
— И «D», сэр, как насчет нас в 1D? — спросил я.
Сейчас этот человек явно наслаждался собой. Он наклонился ко мне.
— «D», сынок?» — сказал он с ухмылкой, — означает отбросы человечества. Это именно то, чем вы являетесь. До сих пор вы предпочитали не работать. Вы договорились о том, что потратите эти часы впустую. Ты предназначен для черной работы.
— Ничего слишком утомительного для ума, — добавил он. — Это, конечно, если только ты не решишь не сдаваться. Если вы решите немного поработать или приложить больше усилий, вы можете даже достичь головокружительных высот в потоке «С». Тебе это достаточно ясно, сынок?
Я очень хорошо понимал. Кто-то из начальства списал меня со счетов. В одиннадцать лет я был обречен на человеческую свалку! Я ловил каждое слово. Я никогда не забуду легкомысленное отношение этого учителя. Насколько он был понимал, моя судьба была предрешена. Хуже того, он явно говорил по собственному опыту. Я решил прямо там и тогда, что изменю курс, для которого, по мнению этого учителя, я был предназначен.
Тем временем ситуация дома не улучшилась. Незначительные проступки с моей стороны продолжали вызывать все более яростные вспышки со стороны моего отца. Избиения продолжались. Были времена, когда я был черно-синим. Синяки покрывали все мое тело: спину, руки и ноги. Все мои братья и семь из восьми сестер были светловолосыми и голубоглазыми. Тот факт, что я был первым ребенком, родившимся в семье с темными волосами моей матери и проницательными темными глазами, означал, что я должен был быть выбран для особого внимания. Я получал еще более жестокие побои, чем другие…
Тот факт, что я всегда был покрыт синяками, означал, что я не мог раздеваться в школе. За спортом и физическими упражнениями (физкультурой) всегда следовал душ с остальными мальчиками. Инструктор по физкультуре бродил по раздевалкам.
В начальной школе это не было проблемой, потому что моя мать давала мне записку для учителей, в которой говорилось, что у меня какое-то заболевание. Это означало, что меня никогда не заставляли раздеваться перед другими детьми.
Средняя школа с ее более строгим режимом была совсем другой. Я помню инцидент в спортзале, который был особенно травмирующим для меня. Я занимался вместе с остальными детьми. Я наслаждался этим упражнением.
Мы смеялись и продолжали в том же духе. Я не слишком беспокоился, потому что это был период небольших травм или жестокого обращения, и многочисленные синяки, которые у меня были, постепенно исчезали. Я пытался взобраться по веревке, но у меня это не совсем получилось. Учитель физкультуры подошел, чтобы добродушно объяснить, что нужно было сделать. Даже сегодня я все еще могу ясно вспомнить, что произошло дальше.
После нескольких тщетных попыток с моей стороны освоить работу ног, которая помогла бы мне подняться, учитель подошел ко мне, смеясь и в очень хорошем настроении. На нем были темно-синие брюки от спортивного костюма, белые носки и черные спортивные тапочки. На нем была ярко-белая футболка. На шее у него болтался серебряный свисток на зеленой шелковой ленте. Прежде чем я понял, что происходит, он взял меня и поднял. Его идея, должно быть, состояла в том, чтобы удерживать вес моего тела, пока я буду маневрировать ногами в нужном положении. Он не ожидал того, что произошло дальше.