Во веке веков
Шрифт:
– Спасибо, дед-а. Ты мне самый первый товарищ.
– И ладно, внучок. Ладно. Наладим тебе свадьбу княжескую, чтоб семь дней гулять, не просыхать. И сватать сам пойду. Я за свой век полдеревни переженил. Как сватать кого, мирить – зови Гаврилу, говорят. А уж для родного внучка, да первейшего, постараюсь…
И тут же весело озаботился:
– Вот задачка какая: холостого-то сватать не посылают. Как быть, Сашк? Вдруг сосватаю себе мать её, да женюсь прежде тебя. Эх, да где наша не пропадала!
Дед смеялся, поддразнивая внука,
– Сашк, а Сашк! Мать-то её – ничего еще бабёнка, а?.. Ядрёна! Чего ей без мужика пропадать?
– Учи-тель-ни-ца!.,
– И что с того?.. Вдовица не девица: не загордится. Бабам, знаешь как?.. С мужем нужда, без мужа и того хуже, а вдовой и сиротой – хоть волком вой. А я дедок ещё справный, сила бродит: плесни воды – брага вспенится. Мне самый раз такую гладкую. Две свадьбы и сотворим, а?
– Дед – а, наши не знают про Ирину, – озабоченно признался внук.
– Ну да… А с Надеждой ты, значит, совсем…
И Сашка не выдержал вопрошающего взгляда, виновато потупился.
Первая деревенская красавица Надя Зацепина досталась Сашке с большим боем. Дрался он за неё и со своими дружками, а потом и с хуторскими, и со станционными парнями, которых привлекала в Петровское красота Нади. Только до окончания училища свадьба не сложилась из-за невесты, приревновавшей жениха к своей подружке. А теперь, как понял дед, Сашкиной свадьбе с Надей и вовсе не бывать.
– Ты вот что, внучок, не казнись. Я за свой век много баб перебрал, а всё оттого, может, что любимая не досталась.
– Тётка Агрофевна?
Дед отрицательно мотнул головой.
– Приезжала к нам сюда эсерка. Ну, из тех, которые до большевиков народ подбивали к бунту. Славная барышня… Богатырского духу. Правду знала. Сейчас думаю, девчонка девчонкой ещё была. А начнёт про тиранов говорить – глаза, как угли на ветру, вспыхивают; кулачок сожмёт и машет им, машет, как молотом. Я её по деревням возил.
Под приподнявшимися кудельками бровей глаза Гаврилы Матвеевича осиялись тихим и ласковым светом, который шёл из далёких глубин, приблизился и вдруг вылился в бусинку, скатившуюся в ус. Сашка удивился: неужели слеза?
– Да, возил… – продолжал дед задумчиво. – Всего-то неделю с ней побыл. Проводил её на станцию. А когда она в поезд села и платочком помахала – резануло по сердцу: люблю! Прыгнул на телегу, погнал мерина вдогонку. Загнал бы лошадь, да знакомый цыган остановил. Эх, и бил я его!
– Зачем?
– Думаешь, знал тогда? Бил и всё… А потом отдал ему лошадь, чтоб сердца на меня не имел.
Сашка опять удивленно посмотрел на деда, будто впервые увидел его.
– Так я об чем сказать хотел?
– Чтоб не казнился.
– Это само собой. Жить всегда надо с лёгким духом, чтоб злосчастье на тебя не зарилось: оно на хмурых да понурых верхом ездит. А наказать я тебе вот что хотел: разлюбил девку – сразу брось! А полюбил – до смерти за неё бейся! Не отобьёшь –
Две корявых дедовых лапы перед Сашкиным лицом собрались в кулаки и задрожали от сомкнувшей их силы; взгляд стал острым и яростным, словно он видел противника, с которым надо биться смертным боем. Уронил кулаки и опять стал мягким и задушевным.
– Нутро мужика так настроено, что без милой не цветно цветы цветут, не красно дубы растут. Я с Марфой, с бабкой твоей, не бедовал. Красавица была. И хозяюшка-хлопотунья, и любила меня до обмороков. Как услышит мою гармошку в другом конце села – хлоп на пол. Приду домой, а соседки её отливают. Да-а, было всякое; было, было. Жить бы да радоваться… Ан нет. Извёлся, что не та… Бояться себя заставишь, а любить не принудишь. От лютой тоски в Санкт-Петербург подался искать любушку, увидеть хоть разочек.
– Встретил? – прервал Сашка затянувшееся молчание деда.
– Слыхал только, в Сибирь её сослали. А хоть бы и встретил, зачем я ей – мужик? А ты – не воронь! – стрельнул на Сашку горделивым взглядом дед. – Как-никак, а поручик. Ваше благородие.
– Не провороню, дед – а. Не поедет она в Москву. С собой увезу. Ты понял?.. Мне помощь твоя нужна.
Растерялся дед. Хоть на минутку, но опешил и глядел на внука, соображая, что это задумал он?.. Ну и хват! А что из этого выйдет?.. Скан-да-ли-ще!.. И Ольга Сергеевна не простит ему никогда потери дочки. Вот она мелькнула перед ним с вопрошающим укором: неужели последнее отнимешь? И внук стучит в грудь.
– Ты поможешь, деда? Поможешь? Только ты нам сможешь помочь. Чего молчишь?
– Смекаю. Девку воровать – не поклоны класть. Или сговорились?
– Так я же тебе целый день твержу: любит она меня.
– И бежать согласная?
– Согласна! Согласна!!. Ну, что ещё?..
– Тпр-р, торопыга! Остынь маленько. Ишь, как тебя, резвого, понесло. А я конь старый, мне огляд нужен, чтоб всё получше спроворить.
Под пристальным взглядом внука Гаврила Матвеевич проделал свой «огляд»; задумчиво повел рукой в одну сторону и уронил её – не то! Другой рукой покрутил на весу – и тоже не согласился.
– Думаю, Сашка, лучше старого нам не придумать ничего. Приведу тебе лошадей – в темноте у соседки спрячу. Выведешь свою любушку, посадишь прокатить и мимо дома с бубенчиками айда-пошёл…
– А Надя Зацепина?.. А отец её?.. А наши?.. Им хоть сейчас на Надюхе женись.
– Вот и… женись!
– Я Иринку люблю!
– На Иринке женись, – смеялся дед глазами, видя обидчивое недоумение внука. – На гулянке завсегда шуточки да смех, озорство да грех. Зацепина с отцом твоим… спою. С Ольгой Сергеевной закавыка выйдет. Не знаю, чем взять, а надо… Дочку-то добром она не отдаст. Учить её настроилась. Значит, шутейно бери. Крикну вам «горько» – целуй. А на людях поцеловались – твоя. На бумажках потом распишетесь. Подхватывай молодую и на поезд… Ту-ту-у…