Во власти черных птиц
Шрифт:
– Пожалуй, я схожу к Джулиусу за твоей фотографией завтра рано утром перед работой. Я могу сесть на первый паром. Только придется надеть юбку поверх рабочих брюк.
Я отошла от снимков на стене.
– Студия будет открыта так рано?
– Полагаю, что да. Джулиус много работает.
– Я поеду с тобой.
– Это не очень хорошая идея. Тебе не следует контактировать с публикой больше, чем это необходимо.
– Вчера у меня не было никакой необходимости ехать к нему домой, но ты мне позволила это сделать. В основном мы будем дышать чистым морским воздухом.
– Я
– А почему нет? Они красивые.
– О, Мэри Шелли… – Она поцокала языком и взяла меня за руку. – Иди сюда. Присядь со мной на минутку, чтобы мы могли поговорить о чем-то очень важном.
Она усадила меня на кровать и сама присела рядом на старое сине-белое стеганое одеяло бабушки Эрнестины, служившее покрывалом.
– Я знаю, что в твоей жизни никогда не было матери, которая рассказывала бы тебе о делах сердечных…
– Только не надо вспоминать то утро, когда я поцеловала Стивена.
– Я не об этом. Я только хотела сказать, что знаю: ты считаешь себя по уши влюбленной в этого паренька. Но не забывай, что ты еще очень юная. И… не исключено, что он уже никогда не вернется домой.
– Я это уже знаю. – Я отняла руку. – Зачем тебе понадобилось мне об этом напоминать?
– Потому что всякий раз, когда в разговоре всплывает его имя, твои глаза вспыхивают так, как будто он вот-вот войдет в комнату. А теперь ты вешаешь на стену сделанные им фотографии и продолжаешь окружать себя им. Он хотя бы просил тебя его ждать?
– Он сказал, что, если не хочу, я могу его не ждать. Он не хочет, чтобы я попусту теряла время, переживая о нем.
– Вот как. – В ее голосе прозвучало удивление. – Ну… это очень мило с его стороны.
– Он добрый человек.
Она снова взяла меня за руку и сжала мои пальцы своими мозолистыми ладонями.
– Если он предлагал тебе свободу, отпусти его. Не растрачивай свою юность, сомневаясь в том, вернется ли к тебе мальчик из твоего прошлого.
К горлу подступили слезы.
– Мне кажется, ты не совсем понимаешь, как много мы со Стивеном значим друг для друга.
– Мэри…
– Я тебе когда-нибудь рассказывала, как мы подружились?
Ее карие глаза смягчились за стеклами очков.
– Кажется, нет.
– Мне было восемь, а ему еще не исполнилось десяти. Я его уже видела в школе, но он всегда был просто милым спокойным мальчиком с интересной фамилией, а я в основном играла с девочками. Но в тот день он принес в школу свой маленький карманный фотоаппарат Брауни.
Руками я показала приблизительную ширину фотоаппарата – около двадцати сантиметров.
– Это был совсем небольшой фотоаппарат, обтянутый красной искусственной кожей, с красивыми мехами темно-красного цвета. Я шла домой со своей подружкой Нелл и еще двумя девочками и издалека увидела, как он фотографирует рыжего кота, лежавшего на крыльце старой церкви. А потом… – это воспоминание заставило меня вздрогнуть и напрячься, – к нему подошли мальчишки постарше и начали дразнить его неженкой, который прячется за спину старшего брата, Джулиуса. Они выхватили у него камеру и бросили ее на тротуар.
Тетя Эва поморщилась.
– Я уверена, что их отец пришел в ярость из-за того, что фотоаппарат разбили.
– Именно это и крикнул им вслед Стивен. Он сказал: «Отец пришлет ко всем вам копов», – а затем прибавил несколько замысловатых проклятий, которых я никогда не слышала из уст хороших мальчиков. Я сказала подружкам, чтобы они шли домой, и начала помогать ему собирать разлетевшиеся осколки. Некоторые винтики раскрутились, и часть деревянного корпуса под искусственной кожей разошлась. Стивен сказал, что я не смогу ему помочь, потому что я девочка, но я села прямо на ступеньки той церкви и все снова собрала и скрутила с помощью маленького набора для ремонта очков, который мне подарил папа. Еще я вытащила из волос ленту и обернула треснувший корпус, чтобы он смог донести его до дома и склеить без дополнительных повреждений.
– Ах да, – кивнула тетя Эва. – Это, случайно, не тогда дядя Ларс решил купить тебе набор инструментов побольше?
– Кажется, да.
Улыбка озарила ее лицо.
– Я совсем об этом забыла.
– Представь себе, – продолжала я, – я собирала камеру Стивена, как головоломку, прилаживая на место никелевую оправу объектива, болтая о книге, которая торчала из его сумки – «Белый Клык» Джека Лондона. И все это время Стивен таращился на меня, как на какое-то чудо. Но не так, как на меня иногда смотрят другие люди – как на циркового клоуна. Нет, он смотрел с уважением и признанием, как если бы он был за границей и встретил кого-то, кто говорил бы на его языке, хотя никто вокруг этого языка не знал. Вот такие у нас с тех пор отношения. Мы понимаем друг друга даже тогда, когда ставим один другого в тупик.
Ее глаза увлажнились.
– Я просто не хочу, чтобы ты страдала. Надеюсь, что ты сможешь его забыть и найти в своей жизни другие вещи, которые сделают тебя счастливой.
– Просто позволь мне пока что сохранить в сердце надежду на его возвращение, ладно? Пусть его фотографии висят на этой стене, напоминая мне о том, что в этом жутком году однажды случилось и что-то прекрасное.
Шмыгнув носом, она обняла меня за плечи одной рукой и прижала к себе.
– Хорошо. Но будь настороже. Я знаю, как это, когда любовь превращается в агонию. В мире нет ничего мучительнее этого.
Когда мы на рассвете подошли к двери студии и постучали, никто не ответил. Мы стояли возле дома Эмберсов в тумане, настолько плотном, что даже не видели Тихого океана на другой стороне улицы.
Я плотнее запахнула пальто.
– Может, постучим в парадную дверь?
– Не знаю. – Тетя Эва сошла со ступенек, ведущих к боковой двери, и начала сквозь туман всматриваться в сторону главного входа. Чтобы скрыть рабочую униформу, она надела поверх брюк синюю плиссированную юбку, но штаны создали такой объем, что она выглядела как гигантский колокольчик – тощий торс, пышные бедра. – Не хочется беспокоить его маму. Мне тогда показалось, что она очень больна.