Во власти черных птиц
Шрифт:
Мне стало больно дышать, поэтому я закрыла глаза и попыталась отогнать эти воспоминания.
Мыслями я обратилась к проблемам тети Эвы и бедному усопшему дяде Уилфреду. Он умер в июне в туберкулезной клинике, но что, если его дух вернулся в собственный дом? Несмотря на скептическое отношение к спиритуалистической фотографии Джулиуса и привидениям в целом, когда я в одиночестве лежала в постели, отдавшись во власть воображения, возможность жизни после смерти не казалась мне такой уж невероятной. Более того, я убедила себя в том, что из соседней комнаты донесся кашель дяди Уилфреда, и это
Я открыла крышку своего дорожного сундука и поморщилась.
– Боже правый! Что за мрачный гардероб!
Мои платья и юбки были либо черными, либо темно-синими – настолько темными, что казались черными. Нехватка немецких красителей в стране лишила нашу одежду ярких цветов, отчего мы все выглядели так же безрадостно, как и мир вокруг нас. Я извлекла из чемодана темно-синее платье длиной до середины икры с воротником в матросском стиле и свободным галстуком того же оттенка, что и платье. Чтобы придать себе привлекательности, я открыла мамину сумку, скользнула пальцами в тот же кармашек, в котором хранила летные очки, и вынула цепочку. Мой отец сделал ее для меня из медных запасных деталей друга-часовщика.
Даже блеск металла померк на фоне унылого шерстяного платья.
– Стивена ты там все равно не увидишь, – напомнила я собственному отражению в зеркале. – Кому какое дело, как ты выглядишь?
Я собрала свои длинные волосы белой лентой на затылке, а марлевую маску сунула за пояс платья, чтобы надеть ее позже. Аромат лукового омлета тети Эвы дразнил мое обоняние.
– Ты готова завтракать, Мэри Шелли? – окликнула меня снизу тетя.
– Кто там? – проскрипел Оберон.
– Иду! – отозвалась я.
Прежде чем начать новый день, я посмотрела на еще одно скрытое в глубинах маминой черной сумки сокровище – сделанную Стивеном фотографию бабочки – «Тело».
Чтобы попасть на Коронадо, мы сели на тот же паром, что и в апреле, – «Рамону» – и облокотились на отполированные перила на носу судна, где прохладный ветер бухты Сан-Диего трепал наши волосы. Во время апрельской переправы бриз доносил до нас резкий запах смолы из доков для паромов, но в этот раз я ощущала лишь собственное луковое дыхание внутри маски, а также едкий ментоловый запах камфорных мешочков у нас на шее. Две черные трубы парохода со свистом выпускали пар в безоблачное небо. Лопасти боковых гребных колес взбивали воду в белую соленую пену, брызгами оседавшую мне на руки.
– До нашей последней поездки я всегда представляла себе, что Эмберсы живут на острове швейцарской семьи Робинзонов [5] , – призналась я тете Эве, глядя на густо населенную полоску земли, от которой нас отделяло менее полумили. С военно-морской авиабазы на Северном Коронадо с жужжанием взвился в безоблачное небо биплан. – Стивен всегда писал о том, что живет на острове, поэтому я представляла себе, как он раскачивается на лианах и ест суп из скорлупы кокосовых орехов. Но ведь это даже не остров, верно? Это полуостров.
5
«Swiss Family Robinson» –
– Никто его так не называет, – ответила тетя Эва.
– Стивен сказал, что есть узкая дорога, которая соединяет остров с материком, для тех, кому не лень объезжать бухту.
– Возможно, но это ужасная идея.
Тетя ковыряла поручень вычищенным ногтем.
– Что ужасная идея? Позировать для очередной спиритуалистической фотографии?
– Нет, то, что я снова туда с тобой еду. Позволяю тебе забрать этот пакет.
– Что, по-твоему, может произойти, если я его получу? Стивен волшебным образом появится из ниоткуда и изнасилует меня прямо в студии своего брата?
– Тсс! Следи за своей речью, Мэри Шелли. Боже правый!
Тетя Эва покосилась на детей в двух с половиной метрах от нас – двух маленьких девочек с большими голубыми глазами на полускрытых под защитными масками лицах. Положив пухлые ручонки на поручень, они окликали парящих над водой чаек.
– Идите сюда! Идите сюда, глупые птички!
Тетя понизила голос так, что я едва ее слышала.
– Раньше ты была такой же чистой и невинной, как эти малышки.
– Давай не будем возвращаться к этому разговору.
– В твоем возрасте тебе даже не следовало бы знать, чем занимаются мужчины и женщины за закрытыми дверями. – Она страдальчески вздохнула и покачала головой. – Тебе всего шестнадцать. Я вообще ничего такого не знала до брачной ночи.
– Значит, тебе следовало читать «Анатомию» Грея.
– Вот, пожалуйста. – Она подняла руку с таким видом, как будто ей только что удалось раскрыть самую невероятную тайну Вселенной. – Ты читаешь слишком много книг, которые способствуют утрате невинности.
– Я утратила невинность шестого апреля тысяча девятьсот семнадцатого года. И это не имело никакого отношения к «Анатомии» Грея.
– Что?
– Это был день, когда наша страна объявила войну Германии, – напомнила я ей. – День, когда шпионаж за соседями превратился в патриотизм, а мальчики – в мишени для стрельбы. Этого достаточно, чтобы лишить девочку невинности.
– Тсс. – Она нахмурилась. – Мэри Шелли Блэк! Не смей публично делать такие заявления о войне.
– А ты не делай публичных заявлений об утрате мною невинности.
Носком ботинка я пнула поручни, ощутив, как вибрация передалась в пальцы, которыми я их сжимала.
Через десять минут мы прибыли на остров, который не был островом, и сошли на пристань.
Двухэтажный электрический трамвайчик, который выглядел как два взгроможденных друг на друга железнодорожных вагона, повез нас по главной улице Коронадо – Ориндж-авеню. Мы с грохотом катились по рельсам мимо гипсовых бунгало и традиционных обшитых досками домов, которые тем не менее были гораздо выше и больше среднестатистических американских домов. «Бьюики» и «кадиллаки» катились по улицам, изрыгая клубы дыма, – вот она, городская жизнь и достаток. Нигде на острове не было ни следа бедности, однако и здесь белые и черные траурные повязки отмечали убийственную поступь испанского гриппа.