Воды любви (сборник)
Шрифт:
Леночка пережила его на год, тоже пила, но это из-за проблем со вторым мужем. А Катенька с тонким и нервным лицом уехала то ли в Штаты, то ли в Москву, и изредка Юля и Сашка искали о ней упоминания в прессе. Это чтобы, – если вдруг Катенька станет знаменитой, – можно было сразу же написать большую статью о том, как две выдающиеся кишиневские поэтессы расправили крылья деформированному таланту уродливого подростка…
Как писали в прессе независимой уже Молдовы журналистки Сашка Юнат
– Ведь чем хорош комсомол и диссидентское движение, которые есть две стороны одной медали? – спросил товарищ майор, ставший господином генералом.
– Они хороши крепкой спайкой, и дружбой на всю жизнь! – сказал он.
– Да такой спайкой, что покрепче, чем в межне! – сказал он и ласково погрозил ребятам и девчатам пальцем.
После чего состарившиеся девчонки, поправляя чулки, разбрелись с ребятами, – сменившись спортивные ГДР-овские костюмы на «Найки», – по кустам. Все так же бесстыже жалась ляжкой к куратору Юлька… А Сашка, потея и отдуваясь, садилась на пенек и глядела в начинающее чернеть небо. Вспыхивали там звезды, падали метеориты, неслась за несчастной Ио безумная собака Стрельца, и алел над Венериным поясом страшный, непонятный и неприятный, – как поэзия Лоринкова, – таинственный Альдебаран. Иногда казалось, что одна из звезд по небу словно несется. Но то были, – знала подкованная бывший лектор антирелигиозного кружка Сашка, – не звезды, а космические корабли и спутники. Неслись они прямо. После чего застывали, и навсегда занимали свое место на карте звездного неба.
Каждый – на своей орбите.
Залечь на дно в Тихуане
Официантка, шаркая, убрала пустые тарелки на том самом подносе, на котором принесла две большие чашки кофе. Старая, толстая негритянка. Чулки у нее сползали на пятки, а накрахмаленный фартук был потрепанным. Когда она подошла к столу, то молча посмотрела на них, и покачала головой. Старая добрая мамми. Они проводили официантку взглядами, потом уставились друг на друга, и фыркнули, оба. Стали пить кофе. Он ласково потрогал под столом ее ножку своей ножищей. Она млела. Ах.
– Знаешь эту старую историю про девчонку, к которой приходил отец? – сказал он.
– Что-то такое припоминаю… он заглядывает под кровать, а оттуда в лицо ему нож? –
– Нет, совсем другое, – сказал он.
– Она растет и он приходит к ней в 12 лет и просить раздеться, – сказал он.
– Чтобы посмотреть, как она растет, – сказал он.
– В каком-то фильме что-то такое… – сказала она.
– Да в каждом втором, – сказал он.
– Сначала он просит ее об этом, потом залезает на нее, а мать делает вид, что не верит дочери, – сказал он.
– Нет, меня Бог миловал, папа любил маму, – сказала она.
– В один день, – терпеливо сказал он.
– Она узнает, что беременна и хочет сделать аборт, – сказал он.
– Но папаша приходит в бешенство, он хочет, чтобы она родила, он хочет дочку, – сказал он.
–… – с негодованием ничего не сказала она.
– У нее уже огромный живот и соседям приходится наплести про парня, танцы, и секс в машине, – сказал он.
– Но в одно прекрасное утро соседи стригут газон и не видят никого в доме, – сказал он.
– Они стучат.. потом видят что дверь открыта… проходят, – сказал он.
– И тут их глазам предстает невероятная, потрясающая, ужасающая картина, – сказал он.
– Доскажу чуть позже, кассу открыли, – сказал он.
Они встали, он вытащил из-под пиджака пистолет и закричал:
– Всем на месте стоять, на ха! – крикнул он.
– Рот ваш и ноги, кто дернется, стреляю, – крикнул он.
Посетители неловко – как ваза, которая покачалась перед тем, как упасть, – хлопались на пол. Кто-то лез под стол. Попробовала заверещать официантка, но Мини звезданула ей ногой в толстую жопу, и помахала перед лицом своим пистолетом. Официантка заткнулась. Прыщ за кассой – лет двадцати пяти, не больше – трясся, молча, когда Мини выгребала банкноты, а потом и мелочь. Пару монет она сунула в передник официантки.
– На, момми, – сказала она.
– Мы не злые люди и видим, как ты горбатишься тут, – сказала она.
– О да возблагодарит Вас Бог, мэм, – сказала негритянка.
– А ну всем уткнуться рожами в пол, – крикнул Микки.
Подошел к Мини и негриянке. Сказал тихонечко:
– Хочешь, пристрели этого урода за кассой, – сказал он.
– Свалишь потом на нас, все равно никто не смотрит, – сказал он.
– Что Вы, мистер, он хороший мальчик и дал мне работу, – сказала негритянка.
– Я знаю его маму, еще моя мама убиралась у них в доме, – сказала она.
– Генри хороший, воспитанный мальчик, – сказала она.
– Правда, платит мало, и я еще и мыть полы после закрытия должна, – сказала она.
– Пару раз назвал черной жопой, – сказала она.
– А однажды черной дырой, – сказала она.