Военно-эротический роман и другие истории
Шрифт:
– Пойдем, Оля!
В глаза поэта уперлись взглядом серые, узко поставленные глаза местного жителя Гены, и в этом взгляде не было ни юмора, ни пощады. Девушка по имени Оля позволила взять себя за руку и увести, оторвав от поэта, прочь. Молодой автор продолжал улыбаться недавним слушателями и ставил автографы на титульном листе своей единственной книжки, недавно вышедшей в Восточно-Сибирском издательстве. Отпустили его не сразу, много любопытствовали, и он добросовестно на все вопросы отвечал: и как рождается стихотворение, и почему это происходит, и как еще до слов возникает ритм, почти мелодия. Он не впервые общался с публикой, знал вероятные вопросы и научился на них отвечать. Были и другие вопросы –
– Смотри там ни с кем….
– Что ты, Светик, – широко улыбался молодой муж. – Кому я нужен кроме тебя!
– Так уж и никому? – искренне сомневалась преданная до глубины души Света. – Найдутся, небось!
Она считала, что ее счастью и покою угрожают две опасности: красота мужа и его талант. Ей ли было не знать степени его таланта, если все его рукописи она самолично перепечатывала на пишущей машинке и все стихи знала наизусть! Не могла она только взять в расчет третьей опасности, которой являлась только что упомянутая ненагулянность недавнего флотского парня. Будучи искренне обласканным молодой неумелой женой, он в глубине мужской души предчувствовал какие-то иные, неизведанные услады, а это, бесспорно, чревато!
Вечер был снежный, не слишком морозный – градусов не более двадцати, что по сибирским меркам совсем не много. Тем более – при безветрии. Игорь вышел из библиотеки и, приподняв воротник короткой дубленки, направился, было в гостиницу, но кто-то тронул его за рукав. Это была заведующая библиотекой, о которой пока что только упоминалось, но ни имени ее, ни примет названо не было. Теперь пришла пора вглядеться в нее пристальней. Звали ее Белла Цыденжаповна. Она была скуласта и раскоса, что легко объяснить бурятским отчеством. Роста – повыше среднего, статная, по стати – прямо русская пава. Монголоидные черты лица мешали определить возраст дамы, однако одежда без признаков легкомыслия и должность заведующей позволяли отнести ее скоре к возрасту среднему, чем к юному. Что до лица (вернемся к лицу, главного-то о нем не сказали) то оно было прелестно той необыкновенной красотой, которую дает только смесь славянской и восточной кровей, в данном случае – русской и бурятской.
– Позвольте, я вас провожу, – предложила Белла Цыденжаповна. – Вы в гостиницу?
– Да, пожалуй.
– Не советую вам идти в гостиницу, тем более – одному.
– Почему же?
– Городок наш захолустный, нравы дикие, мало ли что может случиться!
Игорь остановился, повернулся к своей провожатой, внимательно вгляделся в ее лицо.
– Что вы имеете в виду?
Она спокойно выдержала взгляд поэта. Красивое (что заметил Игорь!) лицо было непроницаемым.
– Дело в девушке, что вас поцеловала. Даже не в девушке самой, а в ее парне, Гене.
– Это ее парень?
– Он так считает.
– А она?
– Не знаю, не думаю. Но Гена так считает, всех от нее
– Вот как!
– Он паренек тут авторитетный, работает на фанерно-мебельной бригадиром грузчиков.
– Ну хорошо, – сказал Игорь. – Так почему же мне нельзя идти в гостиницу?
– Насколько я его знаю – будет поджидать. И не один, однако.
– Ну что ж, – неуверенно произнес Игорь. – Объяснимся…
– Объяснялки-то плохие могут получиться, – сказала Белла Цыденжаповна. – Пойдемте лучше ко мне. Я вас чаем напою с брусничным вареньем.
– Спасибо, я….
– Не отказывайтесь, я ото всей души. Вы мне еще почитаете, может быть. А вот и Гена с дружками. Давайте я вас под руку возьму. Так будет лучше.
– Да, конечно.
– Гена, – сказала она строго, когда они поравнялись с тремя парнями. – Что вы здесь топчетесь?
На шапках и одежде у ребят было порядочно снега. Еле уловимо пахнуло алкоголем.
– Какие-нибудь проблемы?
Она крепче взяла Игоря под руку:
– Пойдемте быстрее, Игорь: холодает!
В этом не было неправды: в Сибири ближе к вечеру всегда можно сказать, что холодает.
Когда поравнялись с гостиницей, поэт сделал движение отчалить, так как угроза, в общем, миновала. Но Белла Цыденжаповна его не отпустила его:
– А чай с вареньем?
Тут Игорь понял, что его просто-напросто зовут в гости. Он подумал, что нехорошо идти в гости с пустыми руками.
– Может быть, зайдем в гастроном?
– Ну, что вы! Ничего не надо. Все есть.
Идти было далековато, действительно, холодало. Белла Циденжапова сильней прижалась к согнутой кренделем руке. Даже через мех и шкуру он чувствовал ее бюст. А может быть, ему это только казалось?
– Почитай мне, Игорь. Ты можешь читать на ходу? Что-нибудь очень личное, а?
Игорь вспомнил стихи об одиночестве, которые написал во времена матросской службы. Были там такие строки:
Я теперь, как отвязанный плотик.Одинок, сам себе не нужен.Одному одинаково плохо —Океан вокруг, или лужа.Кинотеатр. Стою у витриныИ разглядываю картинки.И, как будто меня половина.Или весь, но в одном ботинке.И закон человеческой плоти,И звучанье душевных гаммГонят, гонят несчастные плотикиК берегам.Игорь хотел начать следующее стихотворение, но женщина крепко сжала его руку, и он понял, что не надо. Некоторое время шли молча. Потом она сказала:
– Это лучшее, что я сегодня услышала. «И как будто меня половина. Или весь, но в одном ботинке…» Как это точно. По душе.
– Вам понравилось? – оживился поэт.
– Да-да, понравилось. Я предлагаю перейти «на ты». Ведь, мы в какой-то мере коллеги. Я тоже пишу стихи. Вот, например. Она откашлялась и зачем-то вытерла варежкой рот:
Как мне трудно удержаться на краю,Из последних сил на цыпочки встаю.Кто бы спел сейчас мне «баюшки-баю»И к груди прижал головушку мою…Это было так неожиданно: невозмутимая, как Будда, восточная женщина вдруг превратилась в русскую бабу, сладкую и несчастную… Она замолчала, не стала продолжать. Как-то само получилось, Что Игорь действительно прижал к груди поникшую головушку и осторожно поцеловал опущенные веки.
Ах.
– Вы… ты – настоящий поэт.