Военно-эротический роман и другие истории
Шрифт:
– Интересно! Ну, за знакомство!
– Строганиной закусывай: самое то!
– Действительно!
– За тебя, Белла!
– Почему это за меня?
– Я тебя хочу!
– Погоди, это еще не желание. Это еще не настоящее желание. Налей-ка. Эта настойка укрепляет мужчину.
– Мужчина и так уже крепкий.
Встала с табуретки, подошла вплотную и положила руку на мужское достоинство гостя.
– Крепкий, да не очень.
И засмеялась загадочным смехом.
– Угощайся горячим.
– А что это?
– Рагу из оленьего хвоста.
– Почему из оленьего хвоста?
– Сейчас
– Ты тоже поешь?
– Тоже. Ну как, вкусно!
– О, да!
– Что ты еще хочешь?
– Почитай стихи. Только не вздумай одеться.
– Ну, что ты!
– Стихи…
Ты правда этого хочешь?
– Правда.
– Я никому обычно… А мне почитай.
Ну. Ладно.
Как хочется, чтоб ты сошел с ума,Как хочется, чтоб ты меня не слушал,Чтобы с ума сошла и я сама,Чтобы покой постылый ты нарушил.Как хочется, – со шпагой ли, с мечом —Чтоб брал меня на приступ, как твердыню…Игорь не сводил с нее глаз. Полуобнаженная женщина, читавшая призывно-любовные стихи, сама напоминала жрицу любви, какой Игорь ее представлял. Вдруг она прервала стихотворение и сказала:
– Нет. Мне не нравится.
– Почему же? – воскликнул Игорь, который начинал накаляться, как включенный в розетку утюг.
– Не нравится. Я плохой поэт, потому что не могу выразить себя стихами.
– Хорошие стихи!
– Возможно. Но чувствую я гораздо больше.
– А чем же ты можешь себя выразить?
– Не знаю, Может быть, танцем.
– Так танцуй! – распорядился Игорь, которого уже разбирали страсти.
Белла молча поклонилась мужчине. Груди ее опять пришли в движение, лишая Игоря последних капель рассудка. Она вышла в комнату, зажгла четыре свечи в разных местах и выключила электрические светильники. Поколдовала с проигрывателем, и по комнате в мерцающем свете свечей поплыла странная музыка, в которую вплеталось непонятное, непривычное пение – горловые звуки и обрывы ритма. Сбросив остатки одежды, Белла стала раскачиваться, растопырив руки и ноги, и в какой-то момент Игорю показалось, что душа некогда убитого в тайге недогулявшего и недолюбившего медведя поднялась над собственной шкурой и зашаталась в укоризненном танце. Темп танца, между тем, нарастал, нарастала и разливалась по телу и дикая сила, прежде неведомая. Игорь вскочил на ноги и тоже зашелся в диком танце, то повторяя движения женщины, то изобретая свои собственные. Член молодого поэта окреп и увеличился необыкновенно, Игорь мгновенно скинул с себя одежду и приблизился к дикой и прекрасной поэтессе. Желание пожирало его без остатка. Он в упор посмотрел на Беллу, она подалась ему навстречу, схватила рукой пылающей член кавалера и вонзила его в себя, заставив Игоря полуприсесть. И сказала одно слово:
– Ах.
Музыка продолжалась, и долгое соитие происходил при раскачивании под эту музыку, как бы не прерывая мистического танца.
Наконец, настал момент извержения, и они повалились на шкуру, Игорь рычал,
– Ах.
Игорь оставался в ней. Извержение семени почти не ослабило его. Он лежал на женщине, целовал ее большие груди, и чувствовал, как снова наполняется мужской силой. Губы Беллы шевелились. Он поцеловал их, потом приложил к ним ухо и услышал слабый шепот:
– Хорошо, хорошо…
Светало, когда они оторвались друг от друга. Она целовала его ласково, как ребенка, ворошила светлые, с золотым отливом, волосы.
Игорь чуть не выпалил есенинскую строчку:
– «Эти волосы взял я у ржи»…
Но язык вовремя придержала трезвая мысль: «Не будь пошляком, Игорек»!
– Что бы ты хотел? – Ласково спросила Белла.
– Был обещан чай с брусничным вареньем! – Чай?
Она широко улыбнулась, раскинула руки, потягиваясь. Куда-то делись монголоидные черты, перед ним стояла настоящая русская красавица.
В этот момент Игорь понял что влюбился до потери ориентации во времени и в пространстве.
За чаем Белла была в роскошном оренбургском платке, и то, как она плавными движениями разливала чай (а платок не сползал с плеч), и как, заглядывая в глаза, накладывала варенье (замечательное брусничное варенье), укрепляло в Игоре ощущение сладкого добровольного плена.
И Игорь сказал серьезно и печально:
– Я тебя люблю. Потому что я тебя полюбил.
Глуповато получилось. Но глупость эта не была замечена. В ответ были опущены глаза и скромно прозвучало тихое «спасибо».
Когда Белла ушла на работу, Игорь принялся изучать ее книжные полки. В первую очередь его интересовала, разумеется, поэзия. Вот тут-то он и наткнулся на Пастернака. И стихи узнал (Белла их читала, когда шли по улице), и портрет. На стене, оказывается, висел портрет Бориса Леонидовича Пастернака! Он вдруг осознал всю бездну своей необразованности. Что он может сообщить людям, если интереснейшие сообщения интереснейших людей прошли мимо него! Будем поступать, решил он, и будем поступать в литературный институт, если получится.
Вечером он поделился этими мыслями с Беллой. И Белла поняла его и одобрила! С высоты своей эрудиции она спрыгнула легко, как со ступеньки и кинулась в объятия малообразованного любовника.
Ах.
И много раз ах.
Боже, как он ее любил! Его совершенно сводили с ума ее перевоплощения. Она приходила с работы в строгом деловом костюме, невозмутимая и недоступная. Выходила из ванной комнаты, по пояс обнаженная, горячая, желанная и желающая. Из загадочной шаманки превращалась в простую и сердечную русскую женщину, из начитанной умницы – в страстную дикую азиатку.
Вскоре она перестала ходить на работу. Как-то договорилась, какой-то отпуск неиспользованный – Игорь не вникал. Он был поглощен Беллой Цыденжаповной. Тем больше он ее имел, тем больше ему ее хотелось – в физическом смысле, и в смысле интеллектуального общения. Где-то когда-то он вычитал довольно пошлую фразу: Если женщина нравится тебе утром, значит, она действительно хороша. Белла нравилась ему и утром, и вечером, и днем, и ночью. И он решил навсегда остаться с ней.
Однажды она ему сказала: