Воевода
Шрифт:
— Ступай, — подпихнув в плечо Ивашку, произнес этот «местный».
Пареньку второго приглашения не требовалось. Он сглотнул слюну, обильно выступившую из-за аппетитных ароматов, побежал за Сидоркой. Тот даже не обернулся. Видно оценивал этого работника крайне низко.
— Ты не серчай, — затараторил Ивашка. — Я все делать буду. Все смогу. Вот увидишь.
— Оно и видно, — пробурчал Сидорка. — Все бы делал — не голодал.
— Татары, — тихо произнес паренек.
Сидорка остановился. Еще раз окинул его взглядом. Чуть помедлил. Подумал. И что-то для себя решив, произнес:
— Не
— Тык я со всем старанием.
— Делом докажешь. Хозяин наш сказывает — слова — это просто слова. Истинная молитва — она делом.
Произнес и пошел дальше.
— А как у вас тут? Кормят добре?
— Не жалуюсь.
— Обижают?
— Токмо за дело.
— А когда покормят?
— Ты еще и палец о палец не ударил. Куда спешишь?
В этот момент живот Ивашки вновь предательски заурчал, причем очень громко. Сидорка не оборачиваясь хмыкнул и добавил:
— Покормят. Коли Игнат решит тебя взять, то со всеми и пойдешь на трапезу.
— К тем котлам?
— Нет. Там кухня. Туда чужим нельзя. Петр еще по-доброму с тобой обошелся. Мог и в шею прогнать, и в зубы дать. Там еду готовят. Потом в трапезную несут, и мы все по распорядку ходим туда на прием пищи.
— А что же, сами не готовите?
— Зачем? Мы своим делом занимаемся. Повара — своим. Если плотник будет еще и с варевом играться, то что он успеет?
Ивашка шел следом за Сидоркой и засыпал того тысячей вопросов. Словно ребенок малый отца. А тот отвечал. Поначалу неохотно. Но потихоньку втягивался. Ему понравилось рассказывать о том, как в вотчине живут. Тем более перед слушателем, который вон как рот разевал да всему радовался и живо интересовался даже, казалось бы, малозначительными вещами.
[1] Пчелы были одомашнены человеком 2–3 тысяч лет до н. э. И содержались в неразборных ульях самого разного толка — глиняные кувшины, колоды и так далее. На западе Евразии такое пчеловодство практиковалось только в зоне Средиземноморской цивилизации, да и то ограничено. Остальная Европа и особенно ее восток практиковало бортничество — сбор меда диких пчел. Первый в мире разборный улей был изобретен в 1789 году был книжный улей швейцарца Гюбера. Первый в мире рамочный улей был изобретен П.И. Прокоповичем, открыв по сути веху современного пчеловодства, выведя его на качественно новый уровень.
Глава 5
1555 год, 21 октября, Тула
Вернувшись в Тулу и занявшись делами Андрей очень быстро столкнулся со все нарастающим саботажем. В целом люди были вроде бы не против. Но только он отворачивался — и что-то обязательно происходило.
Поначалу молодой воевода думал, что это просто совпадения. Но чем дальше, тем сильнее убеждался — против него кто-то ведет организованную подрывную деятельность. И вот, в полной мере убедившись в этом, он решил собрать всех ключевых жителей города, благо, еще небольшого, чтобы донести до них царевы указы. Те самые,
Собрались значит.
Глашатай начал зачитывать выдержки, но практически сразу что-то пошло не так. С мест начались выкрики. Причем явно провокационные, а то и унизительные. Что, дескать, врет все Андрей и это не царевы указы, а его выдумки. Ну и так, по мелочи. Даже свист изредка доносился.
— Тихо! — рявкнул в рупор Андрей.
Толпа замолчала. Но ненадолго.
— Я не вижу, кто шалит. — громко и отчетливо произнес он. — Но вы — видите. И знайте — если мы не выполним указов Царя, приговоренных Думой, то нам всем отвечать. Государь ослушников по головке гладить не станет. Особенно таких, что насмехаются над его волей.
— Ты ври, да… — выкрикнул кто-то с места, но закончить не смог — ему кто-то ударил или в зубы, или в живот, прерывая. Это спровоцировало мелкий дебош на местах, потому что у крикуна была группа поддержки, которая его прикрывала. Но сильно дебошир не шумел, скорее рычал на других и отходил, стремясь как можно скорее уйти из толпы. Ведь воевода его заметил и уже кивнул кому-то из своих людей, чтобы крикуна взяли.
Но не успел этот эпизод закончиться, как произошел другой. Новый выкрик мерзкого характера с другой стороны толпы. В этот раз он вполне удачно завершился. Однако все одно — спровоцировал ругань на местах. Из-за чего дебошира стало видно.
Еще один.
Еще.
Толпа норовила закипеть, и вся встреча перерасти в драку или, во всяком случае, потасовку.
И тут в дело вступил отец Афанасий.
Он со своими людьми прокричал вопрос о том, как люди воеводы живут в вотчине без церковного окормления.
— Так стены как возведу, так и за часовенку возьмусь, — охотно ответил Андрей. — А то ведь татары пожгут. А божье место негоже на такое поругание отдавать.
— А ранее как им быть? Ведь без причастия живут!
— Так присылай отче того, кого считаешь нужным. Его примут и обогреют.
И завертелось.
Агафон, Спиридон, Данила, Кондрат и прочие сторонники Андрея начали задавать вопросы. Вроде бы острые, но вполне конструктивные и интересные. Через что вернули интерес толпы к этому делу. Все-таки большинство понимали, что указы Царские. А уж кто и как их продавил — дело десятое. Ибо отказ их выполнять может закончится катастрофой. Вплоть до разгона полка и испомещения на этих землях других, более сговорчивых помещиков. Например, с Новгорода или Твери. А их самих при самом лучшем раскладе отправят под Казань или еще в каком-нибудь матерном направлении…
— Спасибо тебе, отче, — вполне искренне поблагодарил воевода городского священника, когда собрание закончилось.
— За что?
— Что волнения помог успокоить.
— Разве это волнения? — горько усмехнулся он. — Нет, сын мой, это не волнения. Это злодейство настоящее, что против Государя нашего и Церкви праотеческой идет. И я не имел права остаться в стороне.
— А церкви как это касается?
— Так вся власть от Бога. Ежели они против Государя выступают, то и значит, супротив Церкви идут.