Воин Доброй Удачи
Шрифт:
Верить ли ему? Инрилатасу, уродливому чуду Келлхуса и Эсменет…
– Потому что в твоей груди бьется мое сердце, – неосторожно выпалила она в материнском порыве. – Потому что половина твоего безумия – от меня…
Но она растерялась, смутилась оттого, что Инрилатас едва слушал ее, обличая фальшь этих сантиментов, которые казались просты и искренни одновременно.
Он дернулся, загремели цепи.
– Меня пучит. Уходи. Сейчас же.
– Потому что я знаю – ты хочешь, чтобы Империя пала.
Раздался
– И ты веришь… тому, что я говорю? – спросил он надтреснутым от необъяснимого напряжения голосом. – Словам… сумасшедшего?
– Да. Только потому, что знаю: Истина – твое безумие.
В этих словах прозвучало некое торжество, о котором Эсменет тут же пожалела, зная, что сын уже все заметил, и боясь, что он откажет просто в силу своей испорченности. Еще ребенком он всегда старался задушить все, что было в ней светлого.
– Вдохновенные слова, мама, – сказал он тусклым, безжизненным голосом, словно передразнивал свою старшую сестру, Телиопу. – А ведь отец предупреждал тебя именно об этом – не верить. Ты не видишь темноты, которая окутывает твои мысли, но, в отличие от других, знаешь, что она есть. И понимаешь, как редко твои слова и дела являются твоими собственными…
Он поднял закованные в кандалы руки, чтобы похлопать, но аплодисменты так и не раздались.
– Я впечатлен, мама. Ты понимаешь такую штуку, которую в мире именуют душой.
– Такая штука может быть спасена… или проклята.
– А что, если искупление – всего лишь иная форма проклятия? Что, если единственное истинное спасение заключается в том, чтобы видеть насквозь эту штуку и выбирать забвение?
– А что, если, – ответила Эсменет слегка раздраженно, – эти вопросы можно обсуждать бесконечно без надежды на прояснение?
В мгновение ока манеры Телиопы исчезли, уступив место повадкам злобно посмеивающейся, дикой обезьяны.
– Узнаю слова отца!
Может, ей следовало бы рассмеяться. Может, она бы так и сделала, несмотря на полное отсутствие доверия. Но Эсменет была так запугана, что не было никакой надежды на возможное веселье.
– Я устала от твоих игр, Инрилатас, – сказала она в гневе, который, казалось, придавал сил голосу. – Я понимаю, что ты видишь мои мысли по лицу и голосу. Понимаю твои способности настолько, насколько может человек, в котором не течет дунианская кровь. И сознаю все трудности, с которыми сталкиваюсь всего лишь при разговоре с тобой!
Опять смех.
– Нет, мама. Не понимаешь. Если бы понимала, то утопила бы меня много лет назад.
Она буквально вскочила на ноги, настолько резко вспыхнула в ней ярость. Но сдержалась.
«Помни, Эсми, – предупреждал Келлхус, – никогда не позволяй своим страстям управлять тобой. С тем, кто обуреваем страстями, легко совладать. Только извиваясь
Инрилатас подался вперед, на лице его живо проступили противоречивые чувства, оно напоминало пику, целенаправленно пробирающуюся меж механизмов ее души.
– Тебе трудно подчиняться советам отца… – заметил он голосом Келлхуса. – Но следует знать, что я такой же твой супруг, как и он. Даже дядя, когда рассуждает, анализирует и подбирает слова, чтобы показать, как говорят другие, делает это для того, чтобы скрыть бесчеловечность, которой я так горжусь. Мы, дуниане… мы не люди. И вы… вы дети для нас. Смешные, обожаемые. И нестерпимо глупые.
Святейшая императрица Трехморья в ужасе застыла на месте.
– Но ты это и так знаешь… – продолжил Инрилатас, пристально глядя на нее. – Кто-то уже сообщил тебе… И почти теми же словами! Кто? Колдун? Легендарный Друз Акхеймион – да! Он сказал тебе это, в последний раз попытавшись вернуть твое сердце, так? А… Теперь я вижу тебя гораздо яснее! Ты провела все эти годы в обвинениях и раскаянии, разрываясь между страхом и любовью, обремененная детьми, – такими испорченными и одаренными детьми! – которых ты никогда не надеялась понять и полюбить.
– Но я люблю тебя!
– Нет любви без доверия, мама. Только потребность… жажда. А я – лишь отражение этого, не больше и не меньше.
У нее сжалось горло. Слезы хлынули из глаз, потекли горячими потоками по щекам.
Он добился своего. Наконец-то добился…
– Будь ты проклят! – прошептала она, смахнув слезы с глаз.
Разбитой, опустошенной – вот как она себя чувствовала, побыв с сыном всего лишь несколько минут. А слова! То, что он сказал, давно уже мучило ее по ночам.
– Это была ошибка, – пробормотала она, избегая смотреть на его мрачную фигуру.
Но, как только она повернулась к рабам, чтобы дать сигнал уходить, он сказал:
– Отец прекратил всякое общение.
Эсменет тяжело опустилась на стул, глубоко дыша, уставясь невидящими глазами в пол.
– Да, – вымолвила она.
– Ты одинока, ты заблудилась в дебрях искусных интриг, которые не в силах понять.
– Да…
Наконец она решилась поднять глаза.
– Ты сделаешь это для меня, Инрилатас?
– Вера. Это единственное, что ты ищешь.
– Да… Я…
Ее накрыла какая-то пассивность.
– Ты мне нужен.
Сердце ее забилось сильнее, в душе забурлили невидимые переживания. Дурные предчувствия. Сомнения. Вожделение.
– Но нас должно быть трое… – наконец проговорил Инрилатас.
Опять в его голосе послышались неизвестные страсти.
Императрица опять расплакалась, на этот раз с облегчением.
– Конечно. Только я и твой дядя.
– Нет. Не ты. Мои братья…