Воины
Шрифт:
— Да, старшой! — мрачное лицо Авереску побледнело, но она решительно кивнула.
— Отлично. Иди!
Он отпустил ее плечо. Женщина стрелой метнулась сквозь дым, а Бачевски двинулся к командному пункту.
Разведчики шонгайрийцев осознали, что продвижение человеков замедлилось еще больше. Болезненный опыт заставлял их относиться к переменам с большим подозрением, и они пробирались вперед крайне осторожно.
И они были правы, что осторожничали.
«Бастонь» была построена вокруг глубокой пещеры, представлявшей из себя защищенный и легко
Услышав взрывы, Бачевски свирепо оскалился. Он все еще сожалел, что у него не было мин получше — он отдал бы левую руку за пару клетей с «клейморами», но румынские противопехотные мины, которые Бесараб ухитрился где-то раздобыть, все же были лучше, чем ничего. Минный пояс был не настолько широк, как хотелось бы мастер-сержанту, но шонгайрийцы явно не осознали, куда зашли, и Бачевски слушал их пронзительные крики с кровожадным удовлетворением.
«Может, я их и не остановлю, но заплатить заставлю по полной. А может быть — может быть, — Ионеску все-таки удастся вывести хоть кого-то из ребятишек».
Бачевски не позволил себе подумать о том, как эти дети будут бороться за жизнь подступающей зимой, не имея ни пищи, ни крыши над головой. Он просто не мог.
— Гонец!
— Да, старшой!
— Найди капрала Гутьерреса, — велел Бачевски юноше. Передай ему, что пора сплясать.
Шонгайрийцы остановились вдоль края минного поля. Мины здесь были поставлены неглубоко, а пара стодвадцатимиллиметровых минометов, раздобытых где-то все тем же Бесарабом, обрушила на противника свой смертоносный огонь. Даже теперь мало кому из шонгайрийцев доводилось сталкиваться с человеческой артиллерией, и тридцатипятифунтовые фугасные авиабомбы стали для них сокрушительным опытом.
Командир полка Харах скривился, когда сеть связи внезапно захлестнула волна сообщений об артобстреле. Даже после неприятного сюрприза в виде зенитных ракет такого он не предвидел.
И без того существенные цифры потерь среди его передовых отрядов пехоты взлетели еще выше, и полковник прорычал в рацию своему командиру оружия поддержки:
— Найдите эти проклятые минометы и уничтожьте их! Немедленно!
Пехота Хараха принялась отступать, и тут к артобстрелу и минным полям добавился автоматный огонь. Но эго были те, кто выжил, и они усвоили уроки, давшиеся им дорогой ценой, и их младшие офицеры начали пробираться вперед, выискивая проходы.
Три тяжелых миномета, установленных на небронированных автомобилях, с трудом пробирались по узкой тропе следом за ними, пытаясь определить местонахождение человековских минометов. Но густой лес и пересеченная местность не позволяли четко засечь радаром, откуда ведется огонь. В конце концов, отчаявшись обнаружить реальное местонахождение минометных гнезд, они открыли огонь по площадям.
Шонгайрийские минометы были более мощными, и раскаленные добела вспышки принялись рушиться на местность за передовыми позициями Бачевски, и мастер-сержант услышал у себя за спиной крики.
Но у шонгайрийцев тоже были свои проблемы. Их установленное на автомобилях оружие было приковано к тропе, а минометы людей были основательно зарыты в землю. А кроме того, Бачевски
Игнасио Гутьеррес умер вместе со всем расчетом одного из минометов. Второй миномет, однако, сохранил боеспособность... чего отнюдь нельзя было сказать о машинах, которые они обстреливали.
Харах зарычал.
У него была еще дюжина машин с минометами... и все до единой — во многих милях от места боя, в дальнем конце извилистых троп, по которым его пехота преследовала человеков. Он мог доставить их сюда — за некоторое время, — так же как мог нацелить кинетический удар и за считаные минуты положить конец всему этому делу. Но чем дольше он будет тянуть, тем больше потерь они понесут от этого единственного оставшегося миномета человеков. А если он вызовет кинетический удар, то уничтожит подопытных, за которыми его послали, наряду с их защитниками... что сделает всю операцию и все уже понесенные потери совершенно бессмысленными.
Этого нельзя было допустить. Если эти дикари были настолько глупы, что, утратив всякий здравый смысл и элементарные приличия, желали умереть сражаясь — он сделает им такое одолжение!
Полковник взглянул в просвет в лиственном пологе. Уже смеркалось, а шонгайрийцы не любили сражаться в темпом. Но время еще есть. Они еще успеют прорвать оборону человеков до наступления темноты...
Стивен Бачевски ощутил приближение атаки. Он и сам не смог бы объяснить, откуда он это знал — но он знал. Он и вправду чувствовал, что шонгайрийцы накапливают силы и готовятся идти вперед.
— Идут! — крикнул Бачевски и услышал, как его предупреждение передают по выгнутой подковой линии обороны в обе стороны от командного пункта.
Мастер-сержант отложил свой автомат и устроился за крупнокалиберным пулеметом Владимирова. На последнем крае обороны «Бастони» было установлено три станковых пулемета ПКМС на лафетах-треногах, но даже у снабженческих талантов Мирчи Бесараба были свои пределы. Он сумел раздобыть всего один крупнокалиберный пулемет, и это была громоздкая, неуклюжая штуковина; в ней было шесть с половиной футов, и предназначалась она для установки на автомобиле, а сейчас ей соорудили импровизированный лафет.
Шонгайрийцы двинулись вперед с ураганным огнем из автоматов, сопровождая его ливнем гранат. Минное поле задержало их и расстроило их ряды, но они продолжали наступать. Они подошли слишком близко, чтобы последний уцелевший миномет мог стрелять по ним, и огонь открыли средние пулеметы.
Шонгайрийцы закричали и стали падать, исчезая в брызгах кропи и ошметках тел, но затем на тропе за ними показалось два бронированных транспортера. Бачевски даже предположить не мог, как они сюда добрались, но их установленное на турелях энергетическое оружие рыскало взад-вперед, выискивая цель. Потом сквозь хаос, кровь и ужас пронеслась плотная, словно бы осязаемая молния, и один из пулеметов умолк навсегда.