Волчьи ягоды
Шрифт:
Сташевская отшатнулась.
– Что с Тенгизом?
– А почему вы решили, что с ним что-то случилось?
– Так ведь, - неуверенно начала она, - милиция зря не будет интересоваться.
– Вы правы. Справляться о здоровье вашего мужа нам вроде бы и ни к чему. Раз мы уж, как вы метко выразились, интересуемся им, то для этого существуют серьезные причины. Вы знаете, чем занимается Тенгиз?
– Ш-шофер... На ф-фабрике, в областном городе.
– А еще?
Сташевская молчала. Мальчик дергал ее за юбку, просился на руки, а она не
– Не знаете или не хотите говорить? Тогда я вам скажу. Тенгиз Валиев замешан в преступлении, которое сурово карается законом, - в хищении социалистической собственности. И вы это знали!
– Нет! Клянусь, нет!
– Но догадывались. Разве не так?
– Н-не знаю. - Сташевская смутилась. - Иногда мне казалось...
– Что он на удивление много зарабатывает?
– Да. Тенгиз сердился, когда я спрашивала. Я, говорит, шофер, а шофер всегда при деньгах. Если у него на плечах голова.
– Тамара, - Гринько глянул в окно, - вы любите его. Помогите мне. Не скрою, наказания он не избежит, но смягчить его судьбу еще не поздно. Скоро он придет сюда...
В глазах Сташевской вспыхнула радость и сразу же угасла. Мальчик все еще теребил ее за юбку, женщина прижала его к себе, тихо заплакала.
– Что я могу?
– Много. Вы имеете на него влияние. Уговорите, чтобы он прислушался к моему совету, не вытворил еще чего-нибудь.
Послышался рокот мотора.
– Он, - сказал Гринько. - Решайтесь, так будет лучше.
Валиев вошел без стука, чуть ли не бегом.
– Салют, Тамарка! - крикнул с порога. - А что это мы плачем? Сынок, это ты обидел маму? А ну, признавайся! - Заметив Гринько, нахмурился. - Что тут происходит? Ты кто такой? Ты что тут делаешь?
Гринько сделал шаг, отрезая Валиеву дорогу к двери.
– Слишком много вопросов, - сказал он. - Но все законные. Потому и отвечаю: моя фамилия Гринько, я из уголовного розыска, жду вас, Тенгиз Валиев. Поговорим?
Продолговатые глаза Валиева спрятались в щелках век. Какое-то мгновение он колебался, не зная, как себя вести, затем полоска черных усиков поползла вверх, что, вероятно, означало усмешку:
– Поговорим.
– С этой минуты, Тенгиз Валиев, вы задержаны, - сказал Гринько. - Вам будет предъявлено обвинение в хищении социалистической собственности, использовании в корыстных целях государственного транспорта, покушении на жизнь гражданки Полищук. Всего не перечислишь, да и не моя это задача. Говорю вам лишь для того, чтобы вы знали: нам известно все, отпираться бессмысленно.
Всего лишь на секунду отвернулся младший лейтенант, чтобы глянуть в окно - показалось, что кто-то направляется к дому, и тут же услышал отчаянный крик Сташевской:
– Тенгиз!
Одним прыжком Гринько оказался около Валиева и вывернул ему руку. Звякнул о пол нож.
– Э, голуба, так не годится. Мы же условились поговорить. Симпатичная финочка. Сам смастерил? Спасибо вам, Тамара, что уберегли его еще от одной глупости. Он и так наделал их больше, чем нужно.
–
– Тихо! Кому говорю? Горячая кровь... Остынь! Я же могу и рассердиться. - Гринько спрятал финку в карман, а вместо нее вынул сопелку из вербы. - Сына бы постыдился! Не бойся, мальчик, папка пошутил. Бери дудочку, вот так. А ну подуй! Ах, как поет. Ну, убил бы ты меня, Валиев, и была бы тебе высшая мера наказания. Благодари жену, она у тебя умница, да дураку досталась. - Инспектор вздохнул. - А чтоб не было между нами больше недоразумений... - Гринько открыл окно и свистнул. Из-за кустов смородины в палисаде выступили два милиционера. Он махнул им рукой, мол, все в порядке, и повернулся к Валиеву. - Как видишь, я тут не один. Продолжим наш разговор.
– Не о чем нам говорить. Все брехня! Поклеп! И вообще, пусть Тамарка выйдет.
– Да нет, вместе начинали, вместе и закончим. А разговор у нас, Валиев, будет такой. Слушай и мотай на ус...
4
На брошенный хутор Лыськи прибыли в сумерки. Валиев привел к полуразрушенной саманной хате, над которой сохранился кусок почерневшей от дождей камышовой крыши. Под кучей гнилой соломы обнаружилась крышка.
– Тут?
Валиев молча кивнул. Вид у него был жалкий. Кудрявый чуб свисал на лоб грязными клочьями, глаза запали.
Майор Гафуров подозвал понятых и приказал Гринько откинуть крышку. Из погреба пахнуло смрадом и сыростью. Вниз вела деревянная лестница. Выделенные начальником Самарского горотдела милиции оперативники столпились около лаза, тихо переговариваясь.
– Слушайте и смотрите, - сказал Гафуров понятым, молодым супругам, которые чувствовали себя несколько растерянно в необычной для себя роли. Потом подпишете протокол. Валиев, что в погребе?
– Мешки. Три штуки.
– А в мешках?
– В двух - шерсть в конусах, японского и бразильского производства, в третьем - акрил в бобинах, тоже импортный. Откуда именно, я не помню...
Гринько выскочил из погреба, переводя дух, словно вынырнул из воды. За ним выбрались понятые.
– Ну и тайничок, черт бы его побрал! - воскликнул Гринько. - Очуметь можно. Там три куля, товарищ майор. Завязанные. Еще кадка в углу, на дне остатки гнилой капусты под гнетом. Видно, от бывших хозяев этой халупы осталась. Вот она и смердит.
– Крышку на место. Притрусите. А теперь, товарищи, по местам! Курить запрещаю. Сержант, задержанного отведите к машине. Понятых прошу за мной.
Милицейский "газик" стоял за развалинами с таким расчетом, чтобы его нельзя было заметить с дороги, "Волга" Чижика - за кустами терна.
Час назад, когда стало ясно, что в перспективе вырисовывается бессонная ночь, Гафуров приказал Димке двигать домой, но встретил такой умоляющий взгляд, что в конце концов заколебался.
– Не имею я больше права держать тебя тут, - сказал он. - Мало того, что на работе выругают, так еще родители твои... Они же не знают, куда ты запропастился. Да и знали бы - немного радости.