Волчьи ягоды
Шрифт:
...Тут стояла тишина. Необычная тишина. Ветер шелестел сухими венками, в отдалении виднелись люди, над головой настырно гудел шмель, но все это существовало словно бы особо, не трогая густой, почти физически ощущаемой тишины. И земля была тут тяжелой, она притягивала к себе взгляд железным кружевом оград, аккуратными улочками и переулками, которым, казалось, не было ни конца, ни краю. Даже время текло здесь незаметно, словно вода сквозь пальцы, и Ярош не мог бы сказать, сколько он просидел на кладбище около зеленого холмика - много или мало.
У Нины была тьма-тьмущая фотокарточек, но не нашлось ни одной, где бы она не улыбалась. Потому-то из керамического
"Увы, какие мы бываем глупые, пока счастливы! - думал сейчас Ярош. - Но почему люди, чтобы научиться отсеивать зерна от плевел, должны пережить горе?"
Было уже далеко за полдень, когда он, вернувшись в город, поспешил на Чапаевскую. После смерти Нины обходил эту улицу, все тут напоминало ему недавнее прошлое, повсюду слышался ее смех. Впрочем, однажды пересилил себя, пришел, не мог не прийти, да Елена Дмитриевна не пустила и на порог. Лучше бы ударила... Теперь, когда он наконец побывал там, около нее, его неудержимо потянуло сюда. Захотелось еще хоть раз посмотреть на дом Сосновских, а хватит смелости, то и наведаться к Елене Дмитриевне. Может, на этот раз не прогонит?
Тут, в городе, небо было низкое, в рыжих клочьях. В вишневых зарослях сводили счеты воробьи. Напротив дома Сосновских стояли расцвеченные свадебными лентами легковые машины. В саду играл аккордеон.
Ярош неожиданно почувствовал необъяснимый гнев на этих людей. Цветные ленты раздражали взор. Ускорил шаги, чтобы ничего не видеть и не слышать, одновременно стыдясь этой поспешности и собственного гнева. И чем ближе была знакомая калитка, тем больше охватывало его сомнение. Не знал, что скажет Елене Дмитриевне и нужно ли вообще что-либо говорить. Может, его слова, само его появление будут как соль на живую рану. Так стоит ли лишний раз терзать материнское сердце?
3
Руководители Самарского горотдела милиции чувствовали себя скверно. Особенно переживал коллега Гафурова начальник ОБХСС майор Максюта. На областных совещаниях его сотрудников до сих пор ставили в пример, самого приглашали поделиться опытом, а тут - на тебе! Почти год, можно сказать, у него под носом, поскольку здание промкомбината было видно из окна кабинета Максюты, в городе действовала частная фирма по производству водолазок. И это на государственном предприятии! За многие годы службы в органах милиции ничего подобного он не помнил. Дело вырисовывалось громкое и лавров Максюте не обещало. Из области понаехало столько начальства, что пришлось забыть о сне и отдыхе. Никто пока еще прямо не укорял Максюту, слишком много было неотложных хлопот, однако по тому, как холодно, словно и не были они прежде на короткую ногу, разговаривал с ним городской прокурор, майор почувствовал, что над ним собираются грозовые тучи.
– Ты только подумай, - жаловался он Гафурову, - проклятыми водолазками в Самарске и не пахло. Спекулянтов, конечно, хватает. Где дефицит, там и они. А о водолазках... ну, хоть бы какой-нибудь паршивенький сигнал!
– Не такие они дураки, чтобы тут же сбывать левую продукцию, - заметил Гафуров. - Лисица и та хвостом след заметает.
Максюта гневно фыркнул.
Гафуров сочувствовал Максюте, хотя, как специалист, не мог до конца
И они молчали. Теперь плакали, уверяя, что сперва ничего плохого не подозревали. Начальник цеха даже премиальные выплатил за освоение новой продукции. Потом начали догадываться, что дело нечистое. За водолазками при них никто не приходил, но наутро они куда-то исчезали. На производственных собраниях о них никто не вспоминал, на стендах около помещения дирекции, где можно видеть всю продукцию промкомбината, водолазкам не нашлось места.
Однажды Гаврюшина пошла за объяснениями к Горлачу и вернулась ни жива ни мертва: "Беда, девчата! Начальник сказал: прикусите языки. В случае чего я, мол, выкручусь, за меня есть кому словечко замолвить, а вам - хана".
Вот тогда и испугались не на шутку. Но постепенно привыкли, а когда кончалась пряжа и приходилось выполнять обычную плановую работу, даже потихоньку сетовали, подсчитывая "убытки" в бюджете.
Трудно сказать, думал Гафуров, призналась бы Гаврюшина еще тогда, если бы Максюта не ограничился штрафом, а заинтересовался ее особой, заглянул на комбинат. Может, это ничего и не дало бы, да кто знает наверняка. Пока человек окончательно не растопчет в себе достоинство, совесть сильнее страха.
Старший следователь по особо важным делам Марков был известен как человек на редкость энергичный, но и придирчивый. И все же Марков вряд ли придал бы особенное значение случаю с Гаврюшиной, если бы начальник ОБХСС сам сообщил следователю этот факт. К сожалению, Максюта забыл это сделать или, может, побоялся, а Марков, допросив Гаврюшину, вцепился в него теперь мертвой хваткой.
Кого было по-человечески жаль Гафурову, так это директора промкомбината Гаркавого. Вызванный средь ночи из дома, он ходил по трикотажному цеху словно во сне. Когда Горлач показал плоскофанговые машины ПФ-10, на которых изготовлялись водолазки, Дмитрий Егорович долго не мог вымолвить ни слова.
"К-какие водолазки? - наконец выдавил он из себя, заикаясь. - Что за глупые шутки, Александр Ефимович? Не далее как позавчера вы уверяли меня, что только начинаете осваивать новое изделие... Вы еще обиделись, когда я заметил, что слишком медленно разворачиваетесь. Как же это?.."
Казалось, он все еще не понял, для чего нужна эта ночная экскурсия по комбинату и что делает тут милиция во главе с чернявым майором, который еще недавно вежливо сидел у него в директорском кабинете и интересовался каким-то шофером. Когда же экспедитор Лойко, избегая глаз Горлача, буркнул: "Вы как знаете, а я скрывать не собираюсь, теперь это уже ни к чему", - и повел "экскурсию" на склад, где на чердаке в отгороженном фанерой тайнике оказался еще один "склад" - краденой пряжи и готовых водолазок, у Дмитрия Егоровича подкосились ноги.