Волчий Сват
Шрифт:
– Так! – уточнил Перфишка. – Каким будет второй пункт моего оскорбления?
– Чем ты еще подпорчен? – уточнил Елизар. – А тем, что от дома отлучен по причине беспробудной пьяни. Мать, небось, иконы на просушку вынесла после твоего мракобесия.
Перфишка, вскочив, угребся так, что следом за его задницей подпрыгнула и табуретка, на которой сидел.
– Ага! – с торжествующей издевкой произнес он. – Ты меня, значит, сраным голиком заметаешь в угол? Ничего себе родственничек! Спасибо, что приютил-приветил!
– Да бросьте вы! – встряла
– А ты, селедка, дерьмом фаршированная, молчи! – огрызнулся в ее сторону, словно отплюнулся, Перфишка и вновь оборотился к Елизару: – Запомни на всю жизнь, которую у тебя еще мухи и черви не доели: Перфил Макарыч не из тех, на ком можно отоспаться, чтобы тебе «Доброе утро» сказали! – И он торжественно-уничтожающе, словно вел конферанс, произнес: –Мусорных дел мастер!
Он сбился с фразы, потому, махнув рукой, сказал Кольке:
– Пошли отседа, Клюха! Тут – в лоб метят, а в зад попадают.
– Так я что, – потянулся к его грудк'aм Елизар, – педераст, да?
Серафима вспрыгнула на стол промеж них и стала выюливать всем, чем могла, и зачастушила:
Вы одно усвойте, братцы,Если милые бранятсяИли бьются-режутся:Этим они тешутся.И точно. Пока Клюха, вскочив по зону своего поводырника, отыскивал шапку, родичи уже сидели в обнимку, и Перфишка складушно вел:
Мы с тобою – Мордачи,На нас письку не дрочи!Не допустим вероломства,Но оставим без потомства.И коль оба глядели на Клюху, то тот понял, что следующим предметом их родственной ярости будет именно он, потому и спросил у спрыгнувшей со стола Серафимы:
– Где бы мне угнездиться? А то глаза слипаются.
2
Первый свой самостоятельный вылаз Клюха сделал в конце недели, которую они вместе с Мордачем провели в наскокных поездках то в одну, то в другую часть города. Перфишку, конечно, интересовали клубы. Вот по ним и шастали они в поисках работы. Но в одних местах все было занято, а в других довольно беспардонно говорили, что Мордач им физиономией не глянулся. И вот после очередной такой наездки Перфишка в одиночку запил.
Особых планов, (а они у него вообще еще не сложились), Клюха не имел. Просто решил прошвырнуться до центра города, заглянуть, чтобы не дрогнуть на улице, кое в какие магазины и до темноты, дабы не заблудиться, возвернуться домой.
В трамвае рядом с Клюхой оказался сосед, по возрасту такой же, как и он, парень, только на вид дюже шибанутый южной кровью. Так вот только что усевшись, тот стал тормошить белесую деваху с косой, уложенной вокруг головы, и в очках.
– Мой кореш, – кивнул он на Клюху и одновременно подмигнул
– Чего же он их, – не оборачиваясь, поинтересовалась деваха, – засушивает или на иголки накалывает?
На этот ее ответ скабрезно оживился, взнуздав себя ухмылью, мелконький мужичок, что гнездился рядом с блондинкой.
– А тебе как лучше бы было, чтобы тебя засушили или прикололи? – спросил чернявец.
Она чуть пообернулась, и лучик серебряным паучком поплясал на вогнутости линзы ее очков.
– Чего же коллекционер-то сам молчит? – спросила она.
Клюха заерзал на сиденье.
– Он с утра не выстенился, – сказал парень. – И теперь пребывает в высшей степени несмелости.
– Хоть бы тебе немножко занял.
Это подала голос разлатая от зрелости баба, однако, с подпрыщенным, как у девки, носом.
Мужичок, что сидел рядом с девахой, давленно всхихикнул.
И – как-то совсем незаметно – разговор стал общим. Кто-то еще слово сказал, другой ему поперечил. А третьему – Бог велел быть самым знающим.
Клюха не привык к такому – трамвайному – общению, потому сидел и помалкивал.
Девка же, которую выронил из своего внимания его сосед, затеяв перепалку с кем-то, кто сидел сзади, неожиданно выцедила его в линзы своих очков и произнесла:
– Вон ты какой, коллекционер!
– Обыкновенный, – буркнул Клюха.
– Вот именно! А твой друг расщебетался, что я уж подумала – тут супермен какой-нибудь.
Клюху не обидела ее разочарованность, тем более что, означив себя в профиль, она продемонстрировала два не очень им обожаемых качества – вызывающую горбоносость и – на вид – полное отсутствие грудей. «Доска доской, хоть вой с тоской», – сказал бы о ней дед Протас, у кого, кстати, умыкивал Перфишка частушки в свой конферанс.
Заметил ее плоскость, видимо, и новый Клюхин знакомый, сказав:
– Во – Млечный Путь – ни кочки, ни задоринки. Как в пустыне.
Толстая баба хмыкнула непроизвольно, вздрожав грудями. А блондинка, недобро сверкнув стеклами своих очков, отвернулась.
– Ты не на балочку чалишь? – просил Клюху чернявец.
– На какую балочку? – поинтересовался он.
– Ну на барахолку, значит. На базар, понял?
– Да нет…
– А то поедем, пока я по пути.
Если честно, Клюхе не хотелось отставать от этого, такого смелого в общении парня. Потому он согласился:
– Ну давай посмотрим, что почем.
На трамвайном кольце, где пассажиры по-рачьи расползлись в разные стороны, Клюха с чернявцем перешли на другую сторону улицы и втиснулись в битковой автобус. И тут же кто-то окликнул Колькиного спутника:
– Копченый, ты на Вор-гору рулишь?
– А ты, небось, с горы? – поинтересовался в свою очередь тот.
– Нет.
– А то я, гляжу, нам как-то по пути сделалось.
Автобус – с кряком – несколько раз продемонстрировал вакость, еще плотнее упечатав Клюху среди таких страдальцев, как он.